Александр Трапезников - Мышеловка
Я встал, согнал с тетрадок кошачью породу, собрал их в кучу и понес обратно в подвал. Бросив их под лестницу, я вдруг замер в некотором остолбенении. Чуть поодаль от ступеней, на земляном полу лежали два предмета, которых, я уверен, здесь не было, когда я брал коленкоровые тетрадки. Я просто не мог не заметить эти два изящных меча старинной работы. Или у меня случилось расстройство зрения? Правда, иногда я бываю немного рассеян и порою часто ищу то, что лежит под самым носом. Например, какую-нибудь зажигалку, которая мирно валяется рядом с пепельницей. Но мечи, согласитесь, гораздо крупнее, чем зажигалка. И вот что еще удивительно: на них не было пыли, которая покрывала все вокруг. Мечи сверкали холодом стали, и даже сам этот блеск уже должен был привлечь мое внимание. Чудеса какие-то! Неприятный холодок пробежал по моей спине, словно кто-то незримый находился тут же, в подвале, и наблюдал за моими действиями. Мне стало не по себе. Я быстро обернулся, но конечно же рядом никого не было. Хотя где-то наверху раздался скрип половиц. Все это мне страшно не понравилось. Я впервые почувствовал какую-то тревогу, и впервые мне показалось, что в этом доме я нахожусь не один.
Нагнувшись, я взял в руку один меч. Он был достаточно тяжел, с массивной рукоятью и длинным, обоюдоострым лезвием, достигавшим чуть ли не полутора метров. Эфес был украшен затейливой змеиной резьбой. Такой меч, безусловно, представлял значительную ценность, и им наверняка пользовались лет четыреста назад. Если только он не был выкован каким-нибудь умельцем в местной кузнице. Где же дедуля раздобыл эту археологическую редкость? Взмахнув мечом, я сделал несколько выпадов, чувствуя себя этаким рыцарем Ланселотом, сражающимся за честь Дамы. Меч со свистом разрезал воздух, а потом его лезвие в щепки раскрошило прислоненную к стене доску. «Серьезное оружие», — подумал я. Нет сомнения, эти мечи представляли самую ценную мою находку за сегодняшний день. Я взял их в обе руки, поднялся по лестнице и отнес в облюбованную мной комнату. Туда же, скрипнув половицей, заглянул и пронырливый кошара.
— Так вот кто тут шуршит, скрипит, пугает? — Я направил на кота два острия. Тот испуганно попятился. Завернув мечи в старое покрывало, я положил их под кровать. И все же меня продолжали мучить сомнения: каким образом они оказались под лестницей в подвале?
Надо сказать, что весь дом представлял собой довольно странное сооружение. И не слишком удобное для жилья, по крайней мере на мой вкус. Центральное место занимала большая круглая комната — зал, как я ее сразу же окрестил. Здесь стоял длинный стол, несколько кресел, на стенах — подсвечники. От зала шесть дверей вели в другие шесть комнат, гораздо меньших размеров. Все они соединялись между собой коридором и являлись, таким образом, проходными. Из первой комнаты был выход на улицу, во двор. Из второй — шла лестница в подвал. Эта комната была приспособлена под кухню, здесь стояла газовая плитка и прочие причиндалы для принятия пищи. Третья комната соединялась с верандой, — и отсюда же вела лестница на чердак. Из четвертой комнаты можно было опять же выйти во двор, только с обратной стороны дома. А из пятой — снова попасть в подвал. В шестой комнате еще одна лестница снова вела на чердак, который был разделен на две половинки. В общем, какая-то мешанина из дверей и лестниц, причем многие запоры были сломаны, и в доме можно было не только свободно бродить, как в роще, но и при желании искусно спрятаться. Я выбрал для себя и Милены комнату под номером пять, а гости, если они пожелают приехать, пусть выбирают сами. Дело в том, что, прежде чем уехать в Полынью, я позвонил некоторым своим приятелям, пригласив их скрасить мое одиночество и отдохнуть в замечательном месте, почти бальнеологическом курорте. Одни согласились, другие отказались наотрез, видимо почувствовав, что представляет из себя мой «курорт». Странно и обидно, но дольше всего мне пришлось уговаривать свою собственную жену, Милену. Только после того, как я расписал ей во всех красках, какой удивительный «дворец» достался мне в наследство (хотя я и сам не имел представления, что такое дедулин дом), она скрепя сердце согласилась.
Все они должны были приехать через неделю, в следующую субботу. К этому времени я надеялся навести здесь полный порядок. Но когда я увидел, сколько работы предстоит мне сделать, я ужаснулся. Чтобы вычистить, выскоблить, вымыть и починить всю эту рухлядь, потребовалась бы не неделя, а целый месяц. Да и то, если будет работать целая бригада мастеров. Ладно, решил я, не стоит отчаиваться, наведу хотя бы косметический блеск. И для этого прежде всего надо было выбросить из дома весь хлам, а потом уже браться за обустройство нашей комнаты. По правде говоря, голова у меня шла кругом. Но глаза боятся — руки делают. И я потащил к дверям бесполезный металлический сейф с зияющей дырой.
И тут вновь произошло нечто странное. Пока я волок ржавую громадину, поражаясь силе своего деда, сумевшего втащить ее в дом, — все было нормально, но лишь только я остановился передохнуть, как мне послышался чей-то слабый голос, даже писк, словно он принадлежал бестелесному существу. Я напряг слух, и до меня донеслось: «Кис… кис-кис… кис…» Это уже походило на чертовщину. Кто-то звал моего кота-шалопая. Моего ли? Ведь у него был прежний хозяин. Дедуля? Не он ли подзывает его с того света? Я огляделся, прислушался. Голосок стал звучать явственнее, и я определил, откуда он идет. Из-за входной двери. Я стоял в полной нерешительности: что делать? Меня одолевали два чувства — тревога и злость. Наконец я шагнул к двери, которая состояла из двух половинок: нижняя — деревянная, а верхняя — из стекла. Но за стеклом никого не было видно, хотя голос продолжал доноситься явно из-за двери. «Кис… кис… кис-кис:..»
Ладно, подумал я, поглядим. И рванул дверь на себя. Передо мной стояла маленькая девчушка, лет семи, с заплаканными синими глазами. Она испуганно отшатнулась от меня, слабо пискнув. Я чуть не расхохотался.
— Кис… — повторила она всего одно слово. А потом добавила: — Ой, я и забыла, что вы умерли!
Эта неожиданная реплика меня весьма позабавила.
— Не я. Умер дедушка Арсений. А я его внук.
— Правда?
— Могу показать паспорт. А ты кого ищешь, малышка?
Это маленькое существо было прелестно: льняные волосы, пухлые губки, расшитый бисером красный сарафан. И испуг в ее синих глазищах уже совсем прошел. Прелестна была даже ее детская непосредственность, позволившая ей спутать меня с человеком, который был старше на сорок лет. Но для таких детей все люди от двадцати лет и выше — глубокие старики.
— У меня котик пропал.
