Агата Кристи - Тайна египетской гробницы
Он так и сделал. Ответ был скорым и исчерпывающе полным. Молодой Рупер Блайнбер был на мели в течение нескольких лет. Он эмигрировал на острова Южного моря, перебиваясь там случайной работой. Однако два года назад вернулся в Нью-Йорк, где начал быстро опускаться на дно. Наиболее важным, с моей точки зрения, было то, что он недавно пытался занять деньги на поездку в Египет. «У меня там есть добрый друг, у которого я мог бы одолжить денег», — говорил он всем. Однако этим планам не было суждено сбыться. Он вернулся в Нью-Йорк, проклиная своего дядю, который больше заботится о костях сгинувших фараонов, чем о своей плоти и крови. Смерть сэра Уильярда произошла во время его пребывания в Египте. По возвращении в Нью-Йорк молодой Блайнбер продолжал вести все тот же легкомысленный образ жизни и вдруг, ни с того ни с сего, покончил с собой. В его посмертной записке было несколько странных фраз. Он писал о себе как о прокаженном и неприкасаемом. Вывод же был следующим: что таким, как он, лучше умереть.
В моем мозгу родилась мрачная версия. Я никогда особо не верил в проклятие давно исчезнувших египетских фараонов и считал, что это вполне современное преступление. Предположим, что молодой человек решил избавиться от своего дяди с помощью яда. Ничего не подозревавший сэр Джон Уильярд принимает роковую дозу. Молодой человек возвращается в Нью-Йорк, где его и настигает газетное сообщение о смерти дяди. Он осознает, насколько бессмысленным было его преступление, и, мучимый раскаянием, кончает с собой.
Я предложил эту версию Пуаро. Он заинтересовался:
— Все, что вы мне изложили, mon ami, весьма убедительно и остроумно, весьма. Вполне возможно, что все так и было. Но вы не учли роковое влияние гробницы.
Я пожал плечами.
— И вы до сих пор считаете, что это надо принимать всерьез?
— Настолько всерьез, мой друг, что мы завтра же отплываем в Египет.
— Как? — вскричал я, совершенно потрясенный.
— Да, да, вы не ослышались.
Лицо Пуаро выражало готовность к самопожертвованию. Он тяжело вздохнул и простонал:
— Но море… Это проклятое море.
Прошла неделя. Под нашими ногами был золотой песок пустыни. Солнце изливало на нас свой жар. Пуаро, воплощенное страдание, тихо угасал на моих глазах. Маленький бельгиец не был хорошим путешественником. Наше четырехдневное плавание из Марселя в Египет было для него сплошной мукой. То, что сошло на берег в Александрии, представляло собой лишь бледную тень Пуаро. Он утратил даже свою хваленую аккуратность.
Прибыв в Каир, мы отправились прямо в отель «Мена Хауз», расположенный в тени пирамид. Очарование Египта полностью захватило меня, но не Пуаро. Одетый точно так же, как и в Лондоне, он таскал в кармане маленькую щеточку для чистки одежды и вел бесконечную войну с песком.
— Мои ботинки, — причитал он. — Взгляните на них, Гастингс. Мои бедные ботинки, всегда такие блестящие и красивые. Вы видите, во что их превратил песок, он буквально везде — и внутри и снаружи. Мои бедные ноги! Какой же ужасный у них вид! И еще эта жара! Взгляните на мои усы — они обвисли, — да, да, совершенно обвисли.
— Взгляните на сфинкса, — настаивал я. — Даже чувствую, что он источает какую-то тайну и очарование.
Пуаро взглянул на сфинкса с досадой.
— Зато он отнюдь не источает счастья, — заявил Пуаро. — Да и странно было бы этого ожидать от существа, наполовину засыпанного песком. О, этот песок!
— Послушайте, но ведь в Бельгии тоже полно песка, — напомнил я ему, имея в виду праздники, которые мы провели в Кноксюрмер среди «les dunes impluables»[5], как это было написано в путеводителе.
— Но, во всяком случае, не в Брюсселе, — отрезал Пуаро.
Он задумчиво смотрел на пирамиды.
— По крайней мере, они хотя бы правильной геометрической формы. Но их шероховатая поверхность отвратительна. И мне не нравятся эти пальмы, даже если бы их посадили рядами.
Я прервал его стенания, предложив немедленно отправиться в лагерь археологов. Добираться туда нужно было на верблюдах. Животные стояли на коленях, терпеливо ожидая, пока мы на них усядемся. Они были отданы под присмотр живописной группке мальчишек, возглавляемой разговорчивым переводчиком. Я не буду рассказывать о том зрелище, которое являл собой Пуаро верхом на верблюде. Он начал со вздохов и стонов, а кончил отчаянными жестами и жалобами Святой Деве Марии и каждому святому в святцах по отдельности. Под конец Пуаро позорно сдался, пересев с верблюда на миниатюрного ослика. Я должен заметить, что идущий рысью верблюд — нешуточное испытание для новичка. У меня, например, несколько дней ныло все тело.
Наконец мы достигли места раскопок. Опаленный солнцем человек с седой бородкой, в белой одежде и с колониальным шлемом на голове подошел, чтобы поприветствовать нас.
— Мосье Пуаро и капитан Гастингс? Мы получили вашу телеграмму. Простите, что никто не приехал в Каир встретить вас. Произошло ужасное событие, которое совершенно расстроило все наши планы.
Пуаро побледнел. Его рука, тайком потянувшаяся к щеточке, замерла на месте.
— Еще одна смерть? — выдохнул он.
— Да.
— Сэр Гай Уильярд! — воскликнул я.
— Нет, капитан Гастингс. Мой американский коллега, мистер Шнайдер.
— А причина? — спросил Пуаро.
— Столбняк.
Теперь уже побледнел я. Воздух вокруг меня был наполнен злом, невидимым и опасным. А что, если следующим буду я?
— Mon Dieu, — тихо произнес Пуаро. — Я не понимаю этого. Это ужасно. Скажите мне, мосье, нет никаких сомнений, что это действительно был столбняк?
— Я думаю, что нет. Но доктор Эймс объяснит вам все гораздо лучше.
— Ну, конечно, ведь вы не врач.
— Меня зовут Тоссвил.
Значит, это и был упомянутый леди Уильярд официальный представитель Британского музея. Были в его облике некие печаль и мужество, что сразу же расположило меня к нему.
— Если вы отправитесь со мной, — продолжал доктор Тоссвил, — я отведу вас к сэру Уильярду. Он очень беспокоился и просил сразу же сообщить о вашем прибытии.
Нас провели через весь лагерь к большой палатке. Доктор Тоссвил поднял полог, и мы вошли. Внутри находилось три человека.
— Прибыли Мосье Пуаро и капитан Гастингс, сэр Гай, — сказал Тоссвил.
Самый молодой из троих вскочил и подошел к нам. В его манерах была импульсивность, напомнившая мне его матушку. Он не так сильно загорел, как остальные, а из-за утомленного вида выглядел старше своих двадцати двух лет. Сэр Гай мужественно нес ту ношу, которая обрушилась на его плечи. Он представил нам двух своих коллег: доктора Эймса и мистера Харпера. Доктор Эймс был мужчина лет за тридцать, с седоватыми висками. Он производил впечатление весьма умного человека. Мистер Харпер, секретарь, был приятный молодой человек в роговых очках. После короткой общей беседы мистер Харпер удалился, и доктор Тоссвил последовал за ним. Мы остались с сэром Гаем и доктором Эймсом.