Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
– Выгоднее?
– Пусть выгоднее. Разве это не одно и то же? Почему вы стали милиционером, извините, работником милиции?
Стабиньш чувствовал, что ему еще не удалось установить прочную связь с ершистой девушкой.
– Не потому, чтобы это было выгодно. Но разве Зале собирается на пенсию?
– Наш магазин – не единственный на свете.
– И вы пойдете садиться на чужую пороховую бочку.
– Почему так? – Ирена столкнула ногой камешек с тротуара.
– Потому, что там, где директора снимают, обстановка бывает взрывоопасной.
– Думаете, на своей бочке сидеть безопасней?
«Прекрасно! – обрадовался Стабиньш. – Первая птичка вылетела. Умный никогда не станет недооценивать другого. Посмотрим, как далеко она зайдет».
– Ну, тут вы хотя бы знаете, чем бочка начинена и можете хоть что–то регулировать.
Ирена с любопытством взглянула на спутника.
– А вы знаете?
– Что именно?
– Чем начинена наша бочка?
Он едва не довел себя до проигрыша и мгновение не знал, что ответить. Затем спросил:
– А Зиедкалнс тоже знала, что там внутри?
– Я не телепат, чужих мыслей не читаю.
– Зачем же быть телепатом? Есть пути попроще, чтобы узнавать о другом то, что нужно.
– Ну, это уже из вашей области. Вы полагаете, что я подслушивала телефонные разговоры Ольги и шпионила за ней? – Ирена надула губки. – Господи, какой примитив! Я только стояла на страже доброго имени нашего передового, ударного коллектива.
– И Зиедкалнс могла запятнать это доброе имя?
– Запятнать можно грязью – или же неопровержимыми доказательствами. Ольга же могла только, скажем, ошибиться по незнанию и тем бросить тень на коллектив. Это было нежелательно. – Ирена прищурилась и из–под длинных ресниц хитро взглянула на Стабиньша. Он ответил своей привлекательной улыбкой.
– Нежелательно кому: Зале или высшему начальству?
– Всем. Но прежде всего – самому коллективу.
«М–да, – подумал Стабиньш, – она из молодых, да ранних: словно бы и не говорит ничего – и в то же время дает понять многое. Что же, продолжим игру, милая, я не возражаю».
– Значит, Зиедкалнс все же могла представлять опасность для коллектива – или для директора? Недаром Людовик Четырнадцатый сказал: государство – это я.
– Видите ли, Зиедкалнс обладала преувеличенным чувством честности, правдивости. Таким трудно работать, и с ними работать тоже трудно. Вы сами знаете: у нашей работы своя специфика, и не всегда прямой путь – самый верный. – Ирена говорила серьезно, но в глазах все еще поблескивали озорные огоньки. – Директор Зале, особенно в последние годы, старалась обходиться без Зиедкалнс даже в вопросах, которые касались непосредственно отдела Зиедкалнс.
– А вы не могли бы поговорить о конкретных фактах?
Стабиньш тут же пожалел о своей поспешности: Ирена снова стала сдержанной.
– Вы, честное слово, плохо соображаете. И больше не услышите от меня ничего, и не старайтесь.
Тут ему было над чем подумать. «Ага, вот она какова. Из осторожности работает на два фронта. А то и на три. Она хочет вырыть яму Зале, но только моими руками. Только ли потому, что собирается занять ее место? Или за ней стоит кто–то более сильный и значительный?»
Они медленно бродили по Кировскому парку, пока, незаметно для самих себя, не вышли на улицу и не оказались перед витринами кинорекламы. Оба делают вид, что разглядывают фотографии.
– Значит, Зиедкалнс все–таки мешала Зале, – вернулся Стабиньш к так удачно начинавшемуся разговору.
– И поэтому Зале ее устранила? – Ирена фыркнула. – Чепуха! Извините, но так думать просто глупо. Если бы так бывало, убийства ежегодно происходили бы чуть ли не в каждом магазине, и ваша статистика преступлений выросла бы до небес. – Она смерила Стабиньша презрительным взглядом. – Вы же расследуете убийство, не магазинные дела? А об убийстве я действительно ничего не знаю!
– Но если убийство действительно связано с магазином?
– Ошибаетесь! – нервно усмехнулась она.
– Тогда почему вы сами так усиленно интересуетесь убийством и пытаетесь в чем–то разобраться?
– Я? А, понимаю: я снимала на похоронах. Значит, и там за мной следили? Молодцы, ничего не скажешь. Ну, а если мне просто хотелось, чтобы у наших сохранилась память об Ольге, с которой вместе многие проработали немало лет?
– И у вас в том числе?
– Я не бог весть какой положительный персонаж, но к хорошим людям и я отношусь с уважением.
Они шли по улице Андрея Упита – тихой, созданной словно для того, чтобы людям было где передохнуть после пролегающих рядом шумных центральных улиц. Стабиньш, заложив руки за спину, неторопливо шагал рядом с Иреной. Ее каблучки звонко стучали по тротуару. У шестиэтажного серого дома они замедлили шаг, потом остановились. Стабиньш сказал:
– Мне бы очень хотелось оценить этот ваш гуманный поступок.
– Что вы имеете в виду?
– Да ничего особенного. Хотел бы только посмотреть снимки, да и негатив заодно. Вы ведь здесь живете?
Ирена вздрогнула.
– Я живу в коммунальной квартире и не могу привести к себе чужого мужчину. Соседи – большие моралисты.
– У вас есть друг, которому придется потом объяснять?
– Я взрослая и достаточно самостоятельна, – обиделась Ирена. – И тем не менее, вам не надо показываться у меня дома.
– Тогда, может быть, мне надо пригласить этих ваших соседей в качестве понятых и произвести официальный обыск? Постановление у меня в кармане.
– Вы все–таки не более, чем милиционер. Делайте, как знаете.
– Выбирайте!
– Ладно. Разрешите задержанной сбегать наверх и выяснить, кто из соседей дома.
– Не стоит. Сейчас вторая смена на работе. Кроме старой Берзинь с внуком, никого не должно быть.
– Вы и здесь успели побывать.
– Зачем? В домоуправлении можно получить сведения обо всех работающих и неработающих жильцах.
– И вас заинтересовала старуха Берзинь?
– Нет, меня заинтересовали именно вы и окружающее вас общество, в том числе и соседи по квартире.
– Может быть, вы поручили кому–то из них следить за мной?
– В этом тоже не было надобности.
– Спасибо за откровенность! – На миг настала неловкая, тишина. Первой ее нарушила Ирена: – Ну ладно, приглашаю в гости. Если уж вы так настаиваете…
В подъезде было темно: кто–то разбил лампочку. Стабиньш, стараясь не отстать от Ирены, слышал ее учащенное дыхание и чувствовал, что нервы ее напряжены до последнего; малейшая неосторожность – и произойдет взрыв. Трясущимися пальцами она достала из сумочки ключ и отворила дверь. В прихожей никого не было. Дверь своей комнаты она отперла уже спокойнее, ногой распахнула ее и включила свет.
