Агата Кристи - Кривой домишко
— Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твой дядя хотел уехать?
Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд.
— Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дяди Роджера. Я подозреваю… Но не уверена… Он растратил какие-то деньги.
— Почему ты так думаешь?
Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо:
— В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел у него в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили… Дядя Роджер говорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд и его волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядя был в ужасном состоянии.
Я разглядывал Джозефину со смешанными чувствами.
— Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать под дверями некрасиво?
Девочка энергично закивала.
— Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, просто приходится подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает.
Пока я обдумывал последнее утверждение, Джозефина продолжала захлебываясь:
— И в любом случае, даже если они не подслушивает, то другой уж подслушивает наверняка…
Ну этот, в замшевых ботинках. И они шарят по столам, и читают чужие письма, и вынюхивают чужие секреты. Но они глупы! Они не знают, где искать.
Последние слова Джозефина произнесла с холодным высокомерием. По своей тупости я пропустил их мимо ушей. Неприятный ребенок продолжал:
— Мы с Юстасом много чего знаем — но я знаю больше Юстаса. И не собираюсь ничего ему рассказывать. Он говорит: женщины не могут быть великими сыщиками. Но я считаю — могут. Я буду все записывать в блокнот, и потом, когда полиция окажется в тупике, я выйду вперед и скажу: «Я знаю, кто это сделал».
— Ты читаешь много детективов, Джозефина?
— Кучи.
— Наверное, ты считаешь, что знаешь, кто убил твоего дедушку?
— Да, считаю. Но мне нужны дополнительные улики. — Она помолчала и добавила: — Инспектор Тавернер подозревает Бренду, да? Или Бренду и Лоуренса вместе, потому что они — любовники.
— Тебе не стоит говорить такие вещи, Джозефина.
— Почему? Они же любовники.
— Ты не можешь судить об этом.
— Очень даже могу. Они пишут друг другу любовные письма.
— Джозефина! Откуда ты это знаешь?
— А я их читала. Ужасно слюнявые письма. Но Лоуренс вообще слюнтяй. Он побоялся идти на войну и работал кочегаром в госпитале. А во время бомбежек он просто зеленел от страха — нет, по правде зеленел. Мы с Юстасом страшно веселились по этому поводу.
Пока я соображал, что следует отвечать в таких случаях, с улицы донесся шум подъезжающей машины. В мгновение ока Джозефина оказалась у окна и расплющила о стекло вздернутый носишко.
— Кто это? — спросил я.
— Мистер Гэйтскилл, дедушкин поверенный. Должно быть, насчет завещания.
Возбужденно дыша, Джозефина бросилась из комнаты — безусловно, для возобновления своей детективной деятельности.
В гостиную вошла Магда Леонидис и, к великому моему удивлению, приблизилась ко мне и взяла меня за руки.
— О Боже! — произнесла она. — Какое счастье, что вы еще не уехали! Присутствие мужчины иногда просто необходимо.
Она отпустила мои руки, подошла к стулу с высокой спинкой, чуть подвинула его, мельком глянула на себя в зеркало, потом взяла со стола эмалированную шкатулку и так стояла, задумчиво открывая и закрывая ее.
Это была красивая поза.
В гостиную заглянула София и предостерегающе шепнула:
— Гэйтскилл!
— Знаю, — откликнулась Магда.
Через несколько секунд София вошла в комнату в сопровождении невысокого пожилого джентльмена, и Магда, отложив эмалированную шкатулку в сторону, направилась к ним навстречу.
— Доброе утро, миссис Филип. Я, собственно, иду наверх. Тут возникло какое-то недоразумение с завещанием. Ваш муж написал мне, полагая, что завещание находится у меня. Со слов же покойного мистера Леонидиса я заключил: оно хранилось в его сейфе. Вы ничего об этом не знаете?
— О, завещание нашего дорогуши? — Магда широко раскрыла удивленные глаза. — Конечно, не знаю! Надеюсь, вы не считаете, что эта ужасная женщина наверху уничтожила документ?
— Ну-ну, миссис Филип, — поверенный укоризненно погрозил ей пальцем. — Не будем строить диких предположений. Вопрос просто в том, где ваш тесть хранил свое завещание.
— Но он отсылал документ вам… Это точно!.. После того как подписал его. Он сам говорил нам об этом.
— Как я понял, полиция уже ознакомилась с бумагами покойного мистера Леонидиса, — сказал мистер Гэйтскилл. — Я хотел бы перекинуться парой слов с инспектором Тавернером.
И поверенный вышел из гостиной.
— Дорогая моя! — воскликнула Магда. — Она наверняка уничтожила завещание! Я уверена в этом.
— Чепуха, мама. Бренда не стала бы совершать такой идиотский поступок.
— Это вовсе не идиотский поступок. Если завещание не найдется, она получит все.
— Ш-ш-ш… Гэйтскилл возвращается.
В гостиной снова появился Гэйтскилл в сопровождении инспектора Тавернера и Филипа.
— Со слов мистера Леонидиса я понял, — говорил Гэйтскилл, — что он положил завещание в свой сейф в банке.
Тавернер покачал головой.
— Я связывался с банком. У них нет никаких документов, принадлежащих мистеру Леонидису, за исключением нескольких ценных бумаг.
— Может быть, Роджер… Или тетя Эдит… София, позови их сюда, пожалуйста.
Но призванный на семейный совет Роджер Леонидис ничем не смог помочь.
— Просто бред какой-то! — заявил он. — Папа подписал завещание и совершенно определенно сказал, что собирается отправить его мистеру Гэйтскиллу на следующий же день.
— Если память не изменяет мне, — начал мистер Гэйтскилл, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза, — двадцать четвертого ноября прошлого года я составил проект завещания согласно инструкциям мистера Леонидиса. Он его одобрил и вернул мне, после чего я переслал ему уже оформленное завещание на подпись. Примерно через неделю я осмелился напомнить мистеру Леонидису, что до сих пор не получил должным образом подписанного и заверенного завещания, и поинтересовался, не желает ли он внести в него какие-либо изменения. Мистер Леонидис ответил, что завещанием полностью удовлетворен, и добавил, что уже отослал подписанный и заверенный документ в свой банк.
— Совершенно верно, — горячо подтвердил Роджер. — Это было где-то в конце прошлого ноября, помнишь, Филип? Папа собрал всех нас как-то вечером и зачитал завещание.
Тавернер повернулся к Филипу Леонидису.
