Агата Кристи - Десять негритят
– Будь по-вашему, – сказал Ломбард. – А.Н. Оним – один из нас. Подозреваются все без исключения.
А судья Уоргрейв продолжал:
– Мысль моя такова: ни хорошая репутация, ни положение в обществе, ни что другое не освобождают от подозрений. Сейчас нам необходимо в первую голову выяснить, кого из нас можно освободить от подозрений на основании фактов. Говоря проще, есть ли среди нас один (а вероятно, и не один) человек, который никак не мог подсыпать яду Марстону, дать снотворное миссис Роджерс и прикончить генерала Макартура?
Грубоватое лицо Блора осветила улыбка.
– Теперь вы говорите дело, сэр, – сказал он. – Мы подошли к самой сути. Давайте разберемся. Что касается Марстона, то тут уже ничего не выяснишь. Высказывались подозрения, будто кто-то подбросил яд в его стакан через окно перед тем, как он в последний раз налил себе виски. Замечу, что подбросить яд из комнаты было бы куда проще. Не могу припомнить, находился ли в это время в комнате Роджерс, но все остальные запросто могли это сделать. – Перевел дух и продолжал: – Теперь перейдем к миссис Роджерс. Здесь подозрения прежде всего падают на ее мужа и доктора. Любому из них ничего не стоило это сделать.
Армстронг вскочил. Его трясло от злости.
– Я протестую... Это неслыханно! Клянусь, я дал ей совершенно обычную...
– Доктор Армстронг! – Злой голосок судьи звучал повелительно. – Ваше негодование вполне естественно. И тем не менее надо изучить все факты. Проще всего было дать снотворное миссис Роджерс вам или Роджерсу. Теперь разберемся с остальными. Какие возможности подсыпать яд были у меня, инспектора Блора, мисс Брент, мисс Клейторн или мистера Ломбарда? Можно ли кого-либо из нас полностью освободить от подозрений? – Помолчал и сказал: – По-моему, нет.
– Да я и близко к ней не подходила, – вскинулась Вера.
– Если память мне не изменяет, – снова взял слово судья, – дело обстояло так. Прошу поправить меня, если я в чем-нибудь ошибусь: Антони Марстон и мистер Ломбард подняли миссис Роджерс, перенесли ее на диван, и тут к ней подошел доктор Армстронг. Он послал Роджерса за коньяком. Поднялся спор, откуда шел голос. Все удалились в соседнюю комнату, за исключением мисс Брент, она осталась наедине с миссис Роджерс, которая, напоминаю, была без сознания.
На щеках мисс Брент вспыхнули красные пятна. Спицы застыли в ее руках.
– Это возмутительно! – сказала она.
Безжалостный тихий голос продолжал:
– Когда мы вернулись в комнату, вы, мисс Брент, склонились над миссис Роджерс.
– Неужели обыкновенная жалость – преступление? – спросила Эмили Брент.
– Я хочу установить факты, и только факты, – продолжал судья. – Затем в комнату вошел Роджерс – он нес коньяк, в который, конечно, мог подсыпать снотворное до того, как вошел. Миссис Роджерс дали коньяку, и вскоре после этого муж и доктор проводили ее в спальню, где Армстронг дал ей успокоительное.
– Все так и было. Именно так, – подтвердил Блор. – А значит, от подозрений освобождаются: судья, мистер Ломбард, я и мисс Клейторн, – трубным ликующим голосом сказал он.
Пригвоздив Блора к месту холодным взглядом, судья пробормотал:
– Да ну? Ведь мы должны учитывать любую случайность.
– Я вас не понимаю. – Блор недоуменно уставился на судью.
– Миссис Роджерс лежит у себя наверху в постели, – сказал Уоргрейв. – Успокоительное начинает действовать. Она в полузабытьи. А что, если тут раздается стук в дверь, в комнату входит некто, приносит, ну, скажем, таблетку и говорит: «Доктор велел вам принять это». Неужели вы думаете, что она бы не приняла лекарство?
Наступило молчание. Блор шаркал ногами, хмурился. Филипп Ломбард сказал:
– Все это досужие домыслы. Никто из нас еще часа два-три не выходил из столовой. Умер Марстон, поднялась суматоха.
– К ней могли наведаться позже, – сказал судья, – когда все легли спать.
– Но тогда в спальне уже наверняка был Роджерс, – возразил Ломбард.
– Нет, – вмешался Армстронг. – Роджерс был внизу – убирал столовую, кухню. В этот промежуток кто угодно мог подняться в спальню миссис Роджерс совершенно незаметно.
– Но ведь к тому времени, доктор, – вставила мисс Брент, – она должна была уже давно заснуть – она приняла снотворное.
– По всей вероятности, да. Но поручиться в этом я не могу. До тех пор пока не пропишешь пациенту одно и то же лекарство несколько раз, не знаешь, как оно на него подействует. На некоторых успокоительное действует довольно медленно. Все дело в индивидуальной реакции пациента.
Ломбард сказал:
– Что еще вам остается говорить, доктор? Вам это на руку, так ведь?
Армстронг побагровел. Но не успел ничего сказать – снова раздался бесстрастный недобрый голос судьи:
– Взаимными обвинениями мы ничего не добьемся. Факты – вот с чем мы должны считаться. Мы установили, что нечто подобное могло произойти. Я согласен, процент вероятности здесь невысок, хотя опять же и тут многое зависит от того, кем был этот «некто».
– Ну и что это нам даст? – спросил Блор.
7
Судья Уоргрейв потрогал верхнюю губу, вид у него был до того бесстрастный, что наводил на мысль: а подвластен ли он вообще человеческим чувствам?
– Расследовав второе убийство, – сказал он, – мы установили, что ни один из нас не может быть полностью освобожден от подозрений. А теперь, – продолжал он, – займемся смертью генерала Макартура. Она произошла сегодня утром. Я прошу всякого, кто уверен, что у него или у нее есть алиби, по возможности кратко изложить обстоятельства дела. Я сам сразу же заявляю, что у меня алиби нет. Я провел все утро на площадке перед домом, размышлял о том невероятном положении, в котором мы очутились. Ушел я оттуда, только когда раздался гонг, но были, очевидно, какие-то периоды, когда меня никто не видел, – и в это время я вполне мог спуститься к морю, убить генерала и вернуться на свое место. Никаких подтверждений, что я не покидал площадку, кроме моего слова, я представить не могу. В подобных обстоятельствах этого недостаточно. Необходимы доказательства.
Блор сказал:
– Я все утро провел с мистером Ломбардом и мистером Армстронгом. Они подтвердят.
– Вы ходили в дом за канатом, – возразил Армстронг.
– Ну и что? – сказал Блор. – Я тут же вернулся. Вы сами это знаете.
– Вас долго не было, – сказал Армстронг.
– На что, черт побери, вы намекаете? – Блор налился кровью.
– Я сказал только, что вас долго не было, – повторил Армстронг.
– Его еще надо было найти. Попробуйте сами найти в чужом доме моток каната.
– Пока мистера Блора не было, вы не отходили друг от друга? – обратился судья к Ломбарду и Армстронгу.
– Разумеется, – подтвердил Армстронг. – То есть Ломбард отходил на несколько минут. А я оставался на месте.
Ломбард улыбнулся:
– Я хотел проверить, можно ли отсюда дать сигналы на сушу при помощи гелиографа. Пошел выбирать место, отсутствовал минуты две.
– Это правда. – Армстронг кивнул. – Для убийства явно недостаточно.
– Кто-нибудь из вас смотрел на часы? – спросил судья.
– Н-нет.
– Я вышел из дому без часов, – сказал Ломбард.
– Минуты две – выражение весьма неточное, – ядовито заметил судья и повернул голову к прямой как палка старой деве, не отрывавшейся от вязанья: – А вы, мисс Брент?
– Мы с мисс Клейторн взобрались на вершину горы. После этого я сидела на площадке, грелась на солнце.
– Что-то я вас там не видел, – сказал судья.
– Вы не могли меня видеть. Я сидела за углом дома, с восточной стороны: там нет ветра.
– Вплоть до ленча?
– Да.
– Мисс Клейторн?
– Утро я провела с мисс Брент, – последовал четкий ответ. – Потом немного побродила по острову. Потом спустилась к морю, поговорила с генералом Макартуром.
– В котором часу это было? – прервал ее судья.
На этот раз Вера ответила не слишком уверенно.
– Н-не знаю, – сказала она. – За час до ленча, а может быть, и позже.
Блор спросил:
– Это было раньше нашего разговора с генералом или потом?
– Не знаю, – сказала Вера. – Он был какой-то странный. – Она передернулась.
– А в чем заключалась его странность? – осведомился судья.
– Он сказал, что все мы умрем, потом сказал, что ждет конца. Он меня напугал... – понизив голос, сказала Вера.
Судья кивнул.
– А потом что вы делали? – спросил он.
– Вернулась в дом. Затем, перед ленчем, снова вышла, поднялась на гору. Я весь день не могла найти себе места.
Судья Уоргрейв потрогал подбородок.
– Остается еще Роджерс, – сказал он. – Но я не думаю, что его показания что-либо добавят к имеющимся у нас сведениям.
Роджерс, представ перед судилищем, ничего особенного не сообщил. Все утро он занимался хозяйственными делами, потом готовил ленч. Перед ленчем подал коктейли, затем поднялся наверх – перенести свои вещи с чердака в другую комнату. Он не выглядывал в окно и не видел ничего, что могло бы иметь хоть какое-то отношение к смерти генерала Макартура. Он твердо уверен, что, когда накрывал на стол перед ленчем, там стояло восемь негритят.
