Джон Макдональд - «Я буду одевать ее в индиго»
Знаете, мистер Макги, мне было очень трудно принять такое решение. У меня было четыре магазина в крупных торговых центрах, приносившие приличный доход. Всю жизнь мне приходилось вкалывать. Конни умерла три года назад. Я удивился даже, ради чего, черт возьми, я всю жизнь тянул лямку? Когда моя девочка приехала домой, нам даже не о чем было поговорить. Она злилась по любому поводу. А уж то, что она не сказала, что бросила колледж… получается, что она солгала мне. Когда я принял окончательное решение продать дело, мне пришлось изрядно повозиться, чтобы выручить за него нормальные деньги. Я рассуждал как? Самое дорогое для меня на свете — это моя дочь, Минда. И если я не смогу добиться с ней взаимопонимания, то все остальное не имеет значения. Если бы я по-прежнему занимался только своими магазинами, то мы так бы и жили в разных мирах. Она не смогла или не захотела бы жить в моем мире, и поэтому мне пришлось сделать этот первый шаг ей навстречу.
— И вы, мистер Маклин, рассчитываете найти ее в ближайшее время?
— Называйте меня просто Уолли. Да, я твердо убежден, что рано или поздно она сюда вернется. Она приедет, а я тут как тут.
— Где она?
— Где-то в Мехико, но в этом городе шесть миллионов населения… Как вас называют друзья?
— Трэвис. Или просто Трэв.
— Трэв, вы моложе меня, но старше этих детей. В последнее время я довольно много с ними общался и в результате существенно изменил мое мировоззрение. Раньше меня дико раздражали эти сопляки с длинными волосами, усами и бусами. Я считал их какими-то фанатикам, наркоманами или просто придурками. Терпеть не могу рок-музыку и все эти песни о свободе. Хорошо. Допустим, некоторые из них действительно самые настоящие психи, слишком далеко зашедшие из-за таблеток и наркотиков, грязные, тупые, больные, а порой и опасные как дикие звери. Но на самом деле большинство из них вполне нормальные ребята. Им не все равно. Они хорошенько пригляделись к нашему миру и он им не понравился. Им не нравится наше общество, полностью погрязшее в коррупции; политики и правительство, которые заботятся только о своей шкуре; да и все мы, позволившие превратить себя из живых существ в обыкновенные учетные единицы в электронных мозгах компьютеров, которыми забита эта чертова страна. Они хотят уйти подальше от всех этих механизмов, которые спровоцировали Вьетнам, породили нищету, трущобы и узаконили воровство и убийства. Но как спастись от этого? Очень просто — вы должны показать всем, что выступаете против истэблишмента, и тогда никому не придет в голову заподозрить вас в причастности к его структурам. По внешнему виду и поведению вы сможете узнать тех, кто думает так же, как и вы. Это сразу отпугивает «приличных» людей. Вы выступаете против мании вещизма и поклонения денежному мешку и живете, сократив потребности до минимума — едите простую пищу и ночуете где придется. Вы говорите и пишете такие слова, которые шокируют общество, и превращаете секс во что-то легкодоступное и естественное. Таким образом, вы мало-помалу, а может быть, и одним махом разрываете все эти призрачные путы и начинаете все сначала, но намного проще и достойнее, не делая больших проблем из денег, межрасовых отношений, секса или войн. Раньше я не понимал, какое отношение к этому имеет «трава», таблетки и ЛСД, но потом до меня дошло. Они принимают наркотики, потому что верят, что каждый имеет право вытворять с собой все что угодно, если только это не приносит вреда другим. Понимаете, Трэв? Они как бы говорят: «В этом мире все устроено так паршиво, что мне от него ничего не нужно. И не надо говорить, что я ломаю свою жизнь, только потому, что я не даю вам завладеть собой. Я весь принадлежу только себе и делаю с собой все, что захочу. А мои желания — это как раз все то, что вы презираете. Так что оставьте при себе ваши ценные замечания о тех вещах, в которых вы ничего не сечете».
А знаете, Трэв, ведь они будут говорить со мной обо всех этих вещах, едва поймут, что я не собираюсь им назидать и вколачивать в голову те прописные истины, которыми им все уши прожужжали. Когда они поймут, что я пытаюсь разобраться во всем этом… вот тогда они будут со мной откровенными. Что было такого знаменательного в моей жизни до настоящего времени? Платежи по закладным, учет и переучет товаров, всевозможные тревоги, болезни… Цветной телевизор и новая машина каждые два года, возня с газонокосилкой. Ваши друзья умрут, и вы сами тоже, так что какой во всем этом смысл? Кто о вас вспомнит? И у меня возникла идея — поделиться своими мыслями с этими ребятами, помочь им. Я хочу стать… в своем роде посредником. — Он с серьезным видом уставился на меня сквозь толстые линзы. — Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно, Уолли, — успокоил я его. — Мы врубаемся.
— Господи! — улыбнулся он. — Когда я думаю, как бы это восприняли мои знакомые в Янгстауне, мне кажется, что никто старше двадцати пяти не может понять, что я пытаюсь сказать.
— Уолли, насколько я понимаю, вы тоже пытались отыскать Уолтера Рокленда.
— Да, чтобы выяснить, не знает ли он что-нибудь про Минду. Она какое-то время была в их группе. Состав этих групп, которые путешествуют вместе, постоянно меняется.
Моя Минда и погибшая девушка — кажется, ее звали Бикс — покинули группу одновременно и сняли дешевую комнату в отеле «Руис», это здесь неподалеку. И вместе съехали оттуда где-то в конце мая. Я видел эту комнату. Сейчас там живут четверо ребят, но только один из них был там, когда в отеле поселились Минда и Бикс. Я имею в виду — один из живущих там сейчас. Он говорит, что в той же комнате вместе с Миндой и Бикс жили шесть или семь молодых людей. А потом они съехали оттуда, когда в конце июня или в начале июля миссис Витрье пригласила их погостить в ее доме. Такая маленькая комнатка, обстановка убогая… Мне больно думать, что она жила в таких условиях. Но что тут поделаешь? Они ведь отказываются от того, что вы можете им дать. Поворачиваются к вам спиной. — Он медленно покачал головой. — Наверное, вам будет не очень-то приятно вернуться обратно и рассказывать отцу Бикс о таких вещах, как эта конура в отеле «Руис». Ведь это может вселить в него те же чувства, что я испытываю сейчас, когда представляю свою дочь ночью, в каком-нибудь грязном спальном мешке в темном углу, а с ней спит какой-нибудь парень с грязной бородой, а все остальные спят рядом или слышат, как все это происходит.
Майер попытался выяснить, не знает ли он еще кого-нибудь — например, Карла Сейшенса, музыканта, или скульптора Джерри Несту.
Уолли сказал, что, возможно, он и встречался и разговаривал с ними, но таких имен не помнит. Посмотрев на часы, он пробормотал, что несколько его новых молодых друзей давно заждались его, и, уже прощаясь, добавил, что поспрашивает и, если разузнает что-нибудь интересное, тут же даст нам знать, лишь бы отцу бедной девочки стало хоть немного легче.
