Артур Конан Дойл - Этюд в багровых тонах (др.перевод+иллюстрации Гриса Гримли)
— Я вынужден согласиться с Грегсоном, сэр, — сказал Лестрейд. — Мы оба старались как могли, и оба потерпели фиаско. Вы уже не раз за сегодняшний день заявляли, что у вас в руках все обстоятельства этого дела. Не собираетесь же вы и дальше их утаивать?
— Если не поспешить с арестом преступника, он может совершить еще какое-нибудь злодейство, — добавил я.
Под таким нажимом Холмс, похоже, заколебался. Он продолжал ходить по комнате, низко опустив голову и сдвинув брови — как всегда в минуты глубокой задумчивости.
— Убийств больше не будет. — Он резко остановился, глядя на нас в упор. — Пусть это вас не тревожит. Вы спросили, известно ли мне имя убийцы. Да, известно. Однако знать имя — это полдела, куда важнее преступника задержать. Я надеюсь осуществить это в самое ближайшее время. Я почти уверен, что справлюсь с этим самостоятельно; однако это требует большой деликатности, ибо мы имеем дело с умным и отчаянным человеком, у которого, как я имел случай убедиться, есть не менее ловкий сообщник. Пока он не подозревает, что кто-то разгадал его тайну, у нас еще есть надежда до него добраться. Но если у него возникнет хоть малейшее подозрение, он переменит имя и в мгновение ока исчезнет среди четырех миллионов обитателей нашего города. Не подумайте, что я хочу вас обидеть, но мне представляется, что эти люди не по плечу официальной полиции, — именно поэтому я и не просил у вас помощи. Если я его упущу, вина, разумеется, будет на мне одном. Но я готов пойти на такой риск. Пока же даю вам слово: как только я пойму, что могу раскрыть свои планы, не ставя их под удар, я немедленно вам все расскажу.
Грегсона и Лестрейда не слишком обрадовало это обещание, а нелестный отзыв об официальной полиции и того менее. Грегсон вспыхнул до корней своих светлых волос, маленькие глазки Лестрейда засверкали от обиды и любопытства. Однако ни тот ни другой не успели и рта раскрыть — раздался стук в дверь, и на пороге появилась грязная, обтрепанная фигурка Уиггинса, предводителя уличных мальчишек.
— С вашего позволения, сэр, — он приложил руку к лохмам на голове, — кэб у входа.
— Молодчина! — похвалил его Холмс. — Почему в Скотленд-Ярде не пользуются этой моделью? — продолжал он, доставая из ящика пару стальных наручников. — Посмотрите, какая отличная пружина. Захлопываются мгновенно.
— Старая модель тоже хоть куда, — заметил Лестрейд, — было бы на кого надевать.
— Что ж, отлично, — улыбнулся Холмс. — Вот что, пусть возница поможет мне с багажом. Попроси его подняться, Уиггинс.
Меня эти слова удивили — Холмс, судя по всему, отправлялся путешествовать, а меня даже не предупредил. В комнате стоял небольшой саквояж; Холмс вытащил его на середину и стал затягивать ремни. Этим он и был занят, когда вошел возница.
— Помогите мне застегнуть пряжку, — попросил его Холмс, не вставая с колен и не поднимая головы.
Возница с хмурым, безразличным видом шагнул поближе и протянул руки, чтобы помочь. В тот же миг раздался резкий щелчок, звон металла, и Шерлок Холмс вскочил на ноги.
— Джентльмены! — воскликнул он, и глаза его сияли. — Позвольте представить вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона.
Все случилось молниеносно — я даже не успел сообразить, что к чему. Но я прекрасно помню это мгновение — торжество на лице Холмса, его звонкий голос, ошеломленное, затравленное выражение на лице кэбмена, который уставился на блестящие наручники, будто по волшебству сомкнувшиеся на его запястьях. На секунду-другую мы застыли, словно скульптурная группа. Потом наш пленник издал нечленораздельный яростный вопль, вырвался из рук Холмса и метнулся к окну. Дерево и стекло подались под его натиском, но выскочить он не успел — Грегсон, Лестрейд и Холмс набросились на него, как свора гончих. Его втащили обратно в комнату, и тут завязалась ожесточенная борьба. Исступление придало неизвестному сил, он снова и снова разбрасывал нас в разные стороны. В нем была нечеловеческая энергия, как у эпилептика во время припадка. Руки и лицо у него были сильно изрезаны осколками стекла, однако даже потеря крови не сломила его сопротивления. Только когда Лестрейду удалось ухватиться за его шейный платок и сдавить ему горло, он понял, что сопротивление бесполезно; но даже после этого мы на всякий случай связали ему не только руки, но и ноги. И только тогда поднялись с полу, с трудом переводя дух.
— Его кэб внизу, — сказал Шерлок Холмс, — можно на нем и отвезти его в Скотленд-Ярд. Итак, джентльмены, — он очаровательно улыбнулся, — вот и конец нашей маленькой тайне. Теперь милости прошу, задавайте мне любые вопросы и не бойтесь: я не стану уклоняться от ответа.
Часть вторая
Страна святых
Глава I
Великие Солончаки
В центральной части огромного материка Северной Америки раскинулась безжалостная безводная пустыня, которая долгие годы была непреодолимым барьером на пути продвижения цивилизации. Все пространство от Сьерра-Невады до Небраски и от реки Йеллоустоун на севере до Колорадо на юге представляет собой страну отчаяния и безмолвия. Однако и в этой мрачной земле природа далеко не повсюду так уж однообразна. Есть там и высокие горы со снежными шапками, и темные угрюмые долины. Там текут быстрые реки, пробивающие себе дорогу в узких каньонах. Есть там и бескрайние равнины, зимой белые под снегом, а летом — серые из‑за солончаковой пыли. Однако на всем там лежит печать бесплодности, бесприютности и безысходности.
И никто не живет в этой стране отчаяния. Время от времени индейские племена поуни и черноногих пересекают эту пустыню в поисках новых охотничьих угодий, но и храбрейшие из них, оставив эти страшные равнины позади, с облегчением переводят дух и обретают спокойствие, лишь снова оказавшись в родных прериях. В чахлом кустарнике там ютятся койоты, в небе, помавая тяжелыми крыльями, пролетают канюки, да неуклюжий медведь-гризли бредет напролом по мрачным ущельям в поисках чего-нибудь съедобного в бесплодных скалах. Вот, собственно, и все обитатели этой пустыни.
В целом мире не сыщешь зрелища более унылого, нежели то, что открывается с северных склонов Сьерра-Бланко. Сколько видит глаз, простирается бесконечная равнина, там и сям покрытая серыми разводами солончаков вперемежку с зарослями низкорослого чаппараля. А на самом горизонте видна длинная горная цепь с вершинами, испещренными белыми пятнами снега. И на всем этом огромном пространстве нигде не увидишь ни малейших признаков жизни, ничего, что имеет к ней хоть какое-то отношение. В серо-стальных небесах нет птиц, ничто не шевельнется на этой безвидной серой земле — и над всем царит безмолвие. Сколько ни прислушивайся, не уловишь и тени звука посреди этой огромной дикой пустыни. Ничего, кроме тишины — всеобъемлющей, гнетущей тишины.
