Эллери Квин - Чудо десяти дней
Эллери уже собирался вытряхнуть свою трубку и лечь в постель, когда его рука застыла в воздухе, а мускулы оцепенели от страха.
Что-то двигалось по саду.
Его глаза уже привыкли к темноте, и он мог различить степень ее густоты. В ней появились свои измерения, серые и пестрые пятна — отпиленные куски ночи. И кто-то шел по высветленному фрагменту в саду, за бассейном, напоминая на вид призрачный, синеватый отросток.
Он был твердо уверен в том, что никто не выходил из дома. И следовательно, этот человек не мог быть Говардом. Должно быть, некто находился в саду все время, пока он и Говард стояли на террасе и разговаривали и пока он сидел на веранде коттеджа, курил и размышлял.
Эллери напрягся и пригляделся, попытавшись уловить очертания фигуры среди теней.
Теперь он вспомнил, что на этом месте стояла мраморная скамья.
И, сообразив это, попробовал мысленно разогнать ночной мрак. Но чем больше он всматривался, тем меньше видел.
Он чуть было не вскрикнул; секунду спустя на бассейн и сад упали лучи света, облако отплыло от луны.
Кто-то сидел на мраморной скамье. Над землей нависала огромная груда.
И когда его глаза отыскали нужный ракурс, он увидел на скамье фигуру в просторной одежде или плаще. Судя по ее очертаниям и широким бедрам, женскую фигуру.
Она не двигалась с места.
Он сразу узнал ее. Это была скульптура Сен-Годена «Смерть». Сидящая женщина, закутанная в одежды. Даже ее голова была покрыта, а лицо спрятано в тени поднятых рук, одна из которых на что-то указывала, а другая — поддерживала подбородок.
Но как только лунный свет озарил мраморную скамью, сходство мгновенно исчезло, а одежды заколыхались. Ему трудно было в это поверить, однако фигура поднялась и превратилась в старую, очень старую женщину.
Она была так стара, что ее спина согнулась дугой и напоминала спину рассерженной кошки. Она сделала несколько шагов, и в ее движениях было что-то древнее и таинственное.
Она медленно шла, согнувшись над землей, и бормотала, — это были тонкие, едва различимые звуки, похожие на шорохи листвы от налетевшего ветра.
— Хотя я бреду по долине в тени смерти…
А затем она скрылась.
Пропала из вида.
Только что она была здесь, а спустя мгновение куда-то исчезла.
Эллери протер глаза. Но когда посмотрел снова, видеть уже было нечего. А луну заволокло другое облако.
— Кто это? — воскликнул он.
Ему никто не ответил.
Игра ночных теней. Там ничего и не было. А «слова», которые он слышал, на поверку оказались эхом генной памяти его мозга. Разговор о скульптуре… мертвенная чернота дома… сосредоточенные размышления… самогипноз…
Но Эллери всегда оставался верен себе и почувствовал, что должен спуститься к бассейну, обойти его кругом и ощупать неразличимую во мгле мраморную садовую скамью.
Он положил на нее руку, ладонью вниз.
Камень был теплым.
Эллери вернулся в коттедж, зажег свет, порылся в чемодане, отыскал фонарь и вновь поспешил к скамье.
Он обнаружил кустарник, за который зацепилась женщина, перед тем как луну затянули облака.
Но больше ничего.
Она ушла, и нигде не было ответа. Он целых полчаса исследовал землю вокруг, но так ничего и не нашел.
День третий
У Салли был такой взволнованный, срывающийся от напряжения голос, что Эллери сразу решил — у Говарда начался очередной приступ.
— Эллери! Вы уже проснулись?
— Салли. Что-нибудь случилось? С Говардом?
— Слава богу, нет. Я воспользовалась случаем и пришла сюда. Надеюсь, вы не станете возражать. — Ее смех был слишком звонким и искусственным. — Я принесла вам завтрак.
Он наспех умылся и, выйдя в гостиную в пижаме, застал там Салли. Она беспокойно прохаживалась взад-вперед и нервно курила, потом внезапно швырнула сигарету в камин и осторожно приподняла крышку массивного серебряного подноса.
— Салли, вы прелесть. Но в этом не было никакой необходимости.
— Если вы хоть чем-то похожи на Дидса и Говарда, то не откажетесь от горячего завтрака. Хотите кофе? — Она страшно нервничала. И болтала не закрывая рта. — Я знала, что непременно должна была так поступить. Это ваше первое утро здесь. И по-моему, вам это по душе. Дидс уже давно уехал, и Уолферт тоже. Вот я и подумала: если вы как следует выспались, то не станете возражать, когда я принесу вам кофе, окорок с яйцами и тосты. Понимаю, вам, должно быть, не терпится заняться вашим романом. И обещаю, что мои утренние визиты не войдут в привычку. В конце концов, Дидс распорядился, чтобы вам никто не мешал, и его слово — закон, а я — послушная жена…
У нее дрожали руки.
— Все в порядке, Салли. Я никогда сразу не сажусь за работу. Вы не представляете себе, сколько всего нужно сделать писателю, прежде чем он сможет снова ухватить скользкую нить повествования. Ну, например, подровнять ногти, прочесть утреннюю газету…
— У меня сразу отлегло от сердца. — Она попыталась улыбнуться.
— Выпейте чашечку кофе. От этого вы почувствуете себя лучше.
Салли взяла вторую чашку, стоявшую на подносе. Он с самого начала заметил, что чашек было две.
— Я надеялась, что вы предложите мне это, Эллери. — Сказано излишне беспечным тоном.
— Салли, в чем дело?
— И что вы меня об этом спросите.
Она поставила чашку на стол, и ее руки затряслись еще сильнее. Эллери зажег сигарету, поднялся, обошел стол и вставил сигарету ей в рот.
— Сядьте и откиньтесь на спинку стула. Закройте глаза, если вам хочется.
— Нет, не здесь.
— А где же?
— Где угодно, только не здесь.
— Если вы подождете, пока я оденусь…
У нее было осунувшееся и даже какое-то болезненное лицо.
— Эллери, я не желаю отрывать вас от работы. Это нехорошо…
— Подождите, Салли.
— Я и мечтать не могла, что решусь на это, если бы…
— А теперь помолчите. Я вернусь через три минуты.
— Ты все же явилась к нему, — донесся из-за двери голос Говарда.
Салли изогнулась на стуле и заложила руку за спину.
Она так побледнела, что Эллери показалось — сейчас она упадет в обморок.
У Говарда были пепельно-серые щеки.
Эллери постарался разрядить обстановку и успокоительно произнес:
— Что бы там ни было, Говард, я прямо сказал, что Салли имела право меня навестить, и ты напрасно возмущаешься.
Распухшая нижняя губа Говарда придавала его рту уныло-искривленную форму.
— О'кей, Эллери. Иди одевайся.
Когда Эллери вышел из коттеджа, то увидел под навесом центрального особняка новую мизансцену. Салли сидела в машине за рулем, а Говард укладывал в багажник большую корзину.
