Энн Грэнджер - Зловещая тайна Вестерфилда
— Правильно. Хотела зайти в вашу церковь, а она закрыта. Подумала, может, вы мне что-нибудь о ней расскажете.
— Ключ у майора Локка, — угрюмо сообщил Берт. — Я ничего не знаю.
— Но ведь вы всю жизнь тут живете, — попыталась улестить его Мередит. — И явно изо всех сил стараетесь держать церковный двор в порядке. Наверняка были свидетелем множества перемен.
При таком подходе Берт слегка смягчился.
— Угу, и все к худшему! Платят пятерку в месяц за косьбу травы. — Он затопал вперед и прохрипел: — Я ее к себе домой забираю. На компост.
— На что, простите?
— На компост, — раздраженно объяснил Берт. — Тут на церковном дворе трава хорошая, густая. Я ее домой ношу, закладываю в компостную яму. Превосходный компост получается. Добавляю в бобовые грядки. Выращиваю замечательные бобы на этой кладбищенской траве. Прекрасные помидоры и прочее. Призы за них получаю, и все благодаря церковной траве. — Он триумфально оскалился, словно гоблин, приобретя вдруг удивительное сходство с гротескными головами на дверях храма.
Мередит озадаченно смотрела на старика, толком не зная, понимает ли он смысл своих слов. Или, возможно, его попросту не волнует, что призовые овощи зреют на траве, выросшей на могилах умерших из его родного прихода. В любом случае она понадеялась, что овощи Берта не попадают на кухню старого ректория.
— Чужаки! — с неожиданной яростью проворчал Берт, стукнув ручкой косы по земле. — Деревня совсем уж не та, какой была. Это нехорошо. Я имею в виду, когда старый священник, мистер Маркби, жил в церковном доме, службы велись как следует. Мистер Маркби не выносил никакой чепухи. Увидел, как мальчишка-певчий слоняется на хорах, остановился на полуслове, прошел туда и надрал ему уши!
— Вчера в доме обедал некий мистер Маркби, — бесстыдно закинула удочку Мередит.
— Знаю. Полицейский! — кисло кивнул Берт. — Не хочу иметь дел с полицией. Хитрые плуты. Суют нос в чужие дела, шпионят, выслеживают. В старые времена Маркби были порядочными джентльменами. Теперь таких не осталось. Теперь мы разрешаем им жить среди нас, как будто, кроме денег, больше ничего не имеет значения. — Берт хмыкнул и многозначительно посмотрел вдаль, в сторону крыши старого ректория. — Шустрые женщины. Куклы раскрашенные. Живут в церковном доме. Старый ректор в гробу перевернулся бы, если б узнал!
Ева оценила бы замечание, подумала Мередит, позабавившись.
— Маркби потеряли деньги после войны, — сообщил Берт. — Владели всей землей в округе, по кусочкам распродали. Налоги на наследство, вот что их разорило.
— Понятно.
— А вон моя жена, — продолжал Берт, неожиданно разговорившись. — Вон там. — Он указал за спину Мередит.
Она оглянулась, ожидая увидеть позади себя неслышно подошедшую женскую копию Берта, но вместо того увидела камень, довольно новый по сравнению с прочими, с выбитой надписью:
Ада Возлюбленная жена Герберта Ювелла Скончалась 21 января 1978 До следующей встречиЮвелл. Видно, в деревне в ходу всего пять-шесть фамилий и одна половина жителей приходится родней другой. Интересно, удается ли миссис Ювелл ежедневно общаться с Бертом и много ли о происходящем в доме священника узнают от нее Берт и прочие жители деревни?
— Да-да, она самая, — настаивал Берт, указывая на камень. — Моя жена. Служила горничной у старого мистера Маркби, священника, когда была еще девушкой, и я за ней ухаживал. Не служанкой, не думайте! Горничной.
Мередит кивнула в подтверждение, что понимает тонкости давно исчезнувшей социальной иерархии. Берт лукаво фыркнул.
— Ей не разрешалось заводить ухажеров. Старый ректор не потерпел бы. Поэтому она выбегала к задним воротам, я там ее встречал вечерами. Ждал обычно в аллее Любви. — Он помрачнел. — Ничего не осталось. Никакого порядка, никаких приличий. Одна дикость и грех. Содом и Гоморра, как сказал бы старый мистер Маркби про то, что нынче творится вокруг. Молодой парень, что живет со мной рядом, горшки делает! Разве это занятие для мужчины, я вас спрашиваю? Ленивый подлец, если желаете знать мое мнение. Похоже, у него есть деньги в кармане. Каждый вечер бегает в бар, в «Мышастую корову». У меня в его годы денег сроду не было. Работал на своего отца, получал пять шиллингов в неделю, а мать четыре обратно забирала за мое содержание. — Берт жаловался на давнюю несправедливость с каким-то мрачным удовлетворением и вдруг снова бросил на Мередит злобный взгляд. — У него там женщины бывают, — хрипло сообщил он. — Шустрые. Слышу, как они скандалят. Женщинам надо бы лучше знать!
Он повернулся без предупреждения и принялся косить крапиву.
— Что еще изменилось в деревне, Берт? — поинтересовалась Мередит, но понимала, что спрашивает напрасно.
Берт решил, что уже потратил на нее достаточно времени.
— Мне работать надо, — буркнул он. — За это пятерку платят. — И, повернувшись спиной, начал удаляться, ритмично помахивая косой. Больше Мередит не удалось вытянуть из него ни слова.
Она пошла среди могил, останавливаясь у интересных камней. Как она и подозревала, немногочисленные фамилии повторялись снова и снова. Несколько Ювеллов. Небольшая плитка из черного мрамора ровно лежала на земле, указывая, что под ней захоронена урна с пеплом. Простая надпись «Эстер Рассел» и дата. Возможно, памятная табличка покойной жены Питера Рассела, которая до сих пор остается предметом нехороших слухов.
Впрочем, могилы здесь были когда-то гораздо роскошнее, по крайней мере некоторые. Участок в дальнем конце кладбища был обнесен железной оградой. Прутья, прежде богато украшенные, теперь заржавели, сломались, воротца вообще исчезли. Внутри, как пеналы в конюшне, стояли в ряд мраморные надгробия. Резные, наверняка дорогие. От некоторых откололись куски, другие выцвели, поблекли, пара боковых плит покосилась под опасным углом. Кто-то засунул в одну трещину хрустящий пакет.
Надписи указывали, что это открытый мавзолей семейства Маркби. По нему можно было бы изучать историю английской общественной жизни, крупных помещиков, землевладельцев. Амелия, дочь Эдмонда Маркби и жена Роберта Лейси, джентльмена, похороненная с новорожденной дочкой, умерла в 1784 году. Вероятно, от родильной горячки. Символическая могила поставлена в память о братьях, кости которых «покоятся далеко от родной земли». Фрэнсис Маркби погиб «в страшном шторме» в Бискайском заливе в 1802 году, Чарльз умер от потери крови после ампутации руки на поле Ватерлоо. В 1845 году Сэмюель Маркби погиб в «ужасной железнодорожной аварии, пав жертвой безостановочного современного прогресса». Стоял на рельсах, ждал, что поезд его обогнет? По крайней мере, от него хоть что-то осталось для похорон. Видно, мало кто из Маркби мирно скончался в собственной постели или просто от старости. Только покойный ректор нарушил семейную традицию, отошел в примечательном возрасте девяноста четырех лет, пятьдесят семь из них прослужив пастырем своего стада. Как оказалось, последним. Он стал также последним Маркби, похороненным на семейном участке. Мередит обошла вокруг могилы преподобного Генри и остановилась. Ничего нет хуже и жалостнее мертвой кошки. Живое изящное игривое животное с острым и любопытным умом становится просто грязным куском шерсти. Но эта не превратилась в обвисшую тряпку, как бывает с кошками, сбитыми машиной. Она окоченела, спина выгнута дугой, лапы вытянуты, голова запрокинута, пасть широко открыта. Смерть наступила не очень давно. Это был сиамский кот с порванным левым ухом.
