Эрл Гарднер - Дело о пустой консервной банке
– Э, нет, он не станет действовать так грубо, по крайней мере до тех пор, пока не обнаружит что-нибудь существенное, что заставит его действовать решительно. В конце концов, не будет же он без разбора досаждать исправным налогоплательщикам. Нет, он подойдет к этому исподволь, осторожно, но обдуманно. Об этом можно не беспокоиться.
– Думаете, он что-нибудь заподозрил относительно состояния ног Карра?
– Я бы на его месте – несомненно…
– В некотором роде, – засмеялась Делла, – вы сами уже подозреваете – что-то не так.
Мейсон убрал руки с затылка, поднес левую к глазам и посмотрел на часы.
– Пол Дрейк задерживается, – произнес он. – Он обещал быть здесь десять минут назад и сделать предварительное сообщение… А вот и он.
Едва послышался отчетливый стук в дверь, Делла Стрит подошла и открыла.
Пол Дрейк, глава частного сыскного агентства, высокий, худощавый, с неизменно загадочным, задумчивым лицом, произнес еще с порога:
– Привет честной компании.
– Заходи, садись, – пригласил Мейсон.
Делла Стрит с блокнотом уселась за маленький секретарский столик и взялась за ручку. Пол Дрейк опустился в большое кожаное кресло. Устроившись поудобнее, положил ногу на ногу и тоже достал из кармана блокнот.
– Вот как обстоит дело, – начал он с места в карьер.
– Как же? – не удержался от вопроса Мейсон.
– Причина, почему лейтенант Трэгг в последний раз был не очень разговорчив, заключается в том, что он ходит вокруг да около этого дела. Не хочет ни с кем делиться своими впечатлениями, пока не выяснит, что конкретно надлежит обсудить.
– С этим нельзя не согласиться, – одобрил Мейсон.
– Я того же мнения, Перри. Выудив, насколько возможно, все, чем располагает полиция, я провел кое-какое собственное расследование.
– И что же выяснил?
– Все, что связано с этим человеком по имени Хоксли, покрыто мраком неизвестности. По-моему, эта стенографистка, Санли, которая приходит и считывает его материалы с пленки, куда он наговаривал свои тексты, знает гораздо больше, чем сказала. А экономка, миссис Пэрлин, тоже осведомлена, как показалось, гораздо больше, чем ей бы следовало.
– Но чем, по-твоему, все-таки занимался этот Хоксли?
– Никто точно не знает. Он в самом деле спал большую часть дня, а ночами наговаривал на диктофон, которым пользовался довольно много. Девица Санли приходила каждый день, находя от двух до пятнадцати записей, и читала их. Нередко у нее выдавались и легкие дни, а иногда – тяжелые. Временами она была не в состоянии даже закончить работу, которую Хоксли ей оставлял. Она говорит, что, по существу, все это в основном была переписка деловая и что она не обращала внимания на содержание писем, а просто автоматически, как это, впрочем, нередко бывает, печатала их, следила, чтобы не было ошибок, и оставляла Хоксли для подписи. Она делала под копирку вторые экземпляры и их тоже оставляла Хоксли. Что он с ними делал – не знает. Дело в том, что в доме не хранится никаких подшивок. Есть только диктофон, устройство для стирания записей, считывающая машинка, пленки, большой запас канцелярских принадлежностей – конверты, почтовые марки, весы. Вот, пожалуй, и все, что касается делового имущества, исключая сейф.
– А что за сейф?
– Очевидно, сейф является ключом к разгадке всей ситуации, – осторожно предположил Дрейк.
– Трэгг как-то уклонился от разговоров о сейфе, когда я с ним говорил об этом, – вспомнил Мейсон.
– И будет уклоняться, уверен, впредь. Сейф этот дорого стоит. Он в углу спальни Хоксли. Это не такой сейф, какие обыкновенно приобретают люди как удобную вещь для хранения всякого учрежденческого хлама. Сейф мистера Хоксли не похож на другие: он имеет свою индивидуальность. Он неповторим.
– А что хранилось в этом необыкновенном сейфе? – спросил Мейсон.
– Это отдельная тема, – сказал Дрейк. – Когда полиция наконец открыла его, там лежало пятьдесят долларов наличными, около ста долларов почтовыми марками и ничего больше.
– Он был заперт?
– Да, заперт. Опал Санли сообщила Трэггу кодовую комбинацию.
– То есть ты хочешь сказать, что, если бы его пытался открыть взломщик, у него ничего бы не вышло?
– Возможно… Он вряд ли смог бы его открыть и снова запереть…
– Ну, сто пятьдесят долларов – это все же сто пятьдесят долларов, – сказал Мейсон.
– Да… Но дело в том, что человек, который купил этот сейф, приобрел его не просто для хранения почтовых марок и всякой денежной мелочи.
– Так, ну а что слышно насчет стрельбы?
– Стреляли как раз в комнате, где стоит этот сейф, – ответил Дрейк. – Есть основание полагать, что Хоксли застал кого-то, кто пытался забраться в него. Это, кстати, могла быть и экономка.
– Откуда стало известно, что сейф каким-то образом связан со стрельбой? – заинтересовался Мейсон.
– На полу около него обнаружили пятно крови, небольшую такую лужицу. Это могла быть кровь и грабителя, в которого стреляли. Хоксли неожиданно исчез, а вместе с ним и его экономка. Следы крови найдены и в других помещениях дома. И в автомобиле самого Хоксли. Словом, Перри, какая версия тебе больше нравится, ту и выбирай. Либо грабитель убил Хоксли и экономку и похитил их тела, либо Хоксли стрелял в грабителя, потом втащил его в машину и увез. Кровь в машине свидетельствует, что тот, в кого стреляли, лежал на заднем сиденье… Думаю, что это подводит нас к наиболее логичному объяснению, Перри.
– Какому же, Пол?
– Экономка пыталась залезть в сейф. Хоксли стрелял в нее, ранил, перенес в свою машину и увез. Хоксли был человек сильный, способный перенести женщину в автомобиль, тем более что это не составляло для него труда – она была не из тяжелых, худощава. Вот она своего хозяина ни за что не смогла бы поднять!.. Да, вот еще деталь: на полу в коридоре, у квартиры Хоксли, лежало с полдюжины горелых спичек…
– Что ты узнал насчет самого Хоксли? – поинтересовался Мейсон.
– Немногое. Хоксли – большой, грузный человек, ходил сильно прихрамывая. Очень импульсивный и, очевидно, стремящийся к одиночеству.
– Тогда, выходит, их уже двое, – сказал Мейсон.
– Что ты имеешь в виду, Перри?
– А то, что в одном доме жили два человека, не желавшие общаться с соседями.
– Подозреваю, что с Хоксли дело обстояло несколько иначе, чем с Карром. Карр – просто раздражительный старик. Хоксли же занимался тем, что хотел сохранить свои дела в абсолютной тайне. Он работал по ночам, спал днем. Странно то, что люди, которые встречались с ним: продавали, скажем, ему сейф, снимали квартиру в этом доме, фирма, доставившая ему автомашину, – все помнят его довольно смутно. Но, собрав вместе услышанное от них, можно представить себе портрет человека лет сорока восьми – пятидесяти, широкоплечего, с огненно-рыжими волосами и довольно заметной хромотой. Причем подобная хромота вызвана не какой-то травмой, она бывает при врожденном дефекте, когда одна нога короче другой.
