Джон Карр - Мои покойные жены
– Деннис, – снова заговорила Берил, глядя в окно коридора, – что происходило, пока меня не было?
– Понятия не имею. Я думал, ты знаешь.
– Ты виделся с Брюсом?
– Нет.
– Почему?
– Ну… я не хотел казаться любопытным.
– Ох, Деннис! – Она с упреком посмотрела на него. – Ведь Брюс твой друг. Едва ли ты показался бы ему любопытным… А мистера Мастерса ты видел?
– Один раз говорил с ним по телефону.
– Ну?
– Похоже, сэр… давай будем называть его Г. М., как все называют. Похоже, Г. М. дал Мастерсу строгое указание держаться подальше от Брюса. Но у Мастерса вскоре появился предлог позвонить Брюсу, как раз перед отъездом того из города, хотя полиции он по-прежнему ничего не сообщил. Помнишь тот вечер в развлекательном центре и пабе?
– Еще бы! Брюс так и не пришел обедать в «Айви». Я даже не смогла с ним попрощаться.
«Должно быть, обед получился невеселый», – подумал Деннис, но тут же отогнал эту мысль.
– Той же ночью, – продолжал он, – произошло ограбление машинописного бюро «Этель Уитмен и компания» на Бедфорд-стрит. Кто-то украл единственный экземпляр пьесы о Бьюли.
– Вот как? – странным тоном отозвалась Берил.
– Но Г. М. распорядился держать это в строгом секрете, так что в газеты ничего не попало, а все осведомленные, включая Брюса, обещали держать язык за зубами.
– Что сказал Брюс, когда услышал об этом?
– Смеялся и заявил, что это не имеет значения. Но послушай! Что ты хотела мне рассказать? Твоя телеграмма…
Послышался гудок локомотива. Берил открыла новую блестящую сумочку, достала скомканную записку и протянула Деннису. Это был отпечатанный в типографии бланк, заголовок сверху гласил: «Отель «Кожаный сапог», Сикрест, около Олдбриджа»; под ним стояла дата 27 сентября, и еще ниже шел текст, написанный торопливым размашистым почерком Брюса:
«Ангел!
Ты телеграфировала, что возвращаешься на «Королеве Елизавете» 4 или 5 октября. Если любишь меня, приезжай сюда как можно скорее. Не могу объяснить в письме, но у меня неприятности. Ты мне нужна.
Твой Брюс.
P. S. Надеюсь, ты хорошо провела время в Штатах. Прости, что не писал».
– Это его единственное письмо после моего отъезда, – сказала Берил, забирая записку. – Сэм Эндрюс – наш главный режиссер – говорит, что он не отвечает даже на деловые письма. Но дело в том, дорогой, что Брюс не из тех, кто паникует без причин.
– Это верно. Как ты думаешь, что произошло?
Берил, защелкнув сумочку, собиралась ответить, когда звук нового голоса заставил ее умолкнуть.
Они стояли в коридоре между двумя купе, двери которых были закрыты. Но стеклянная панель двери рядом с Берил слегка опустилась, позволяя слышать молодой и упрямый женский голос:
– Прости, папа. Мне все равно, что говоришь ты, мама или кто угодно в Олдбридже. Я думаю, что влюблена в него.
– Послушай, Дафни! Ты влюблена в мужчину, который может быть…
– Продолжай! Почему ты остановился? Кто кем может быть?
– Хорошо, дорогая, будем смотреть фактам в лицо. Который может быть убийцей!
Берил и Деннис обменялись испуганными взглядами. Несколько секунд они стояли неподвижно.
Потом Берил быстро заглянула в купе. Деннис тут же оттащил ее, грозя ей кулаком, однако успел при этом увидеть трех человек внутри.
В дальнем углу, лицом к локомотиву, сидела модно одетая женщина, немолодая, но еще привлекательная.
Рядом, повернувшись спиной к коридору, поместился мужчина с седеющими волосами.
Девушка стояла лицом к ним. Несмотря на пасмурный день, Деннис и Берил из коридора смогли четко ее рассмотреть.
Судя по всему, в обычных обстоятельствах девушка не отличалась разговорчивостью. Она была слишком покорной, слишком сдержанной, слишком хорошо воспитанной. Даже теперь, вынужденная обороняться, она опускала глаза и ее щеки заливала краска смущения. Только сильные эмоции могли заставить ее произносить эти слова. А эмоции в купе достигли опасной черты.
Деннис отодвинулся от двери, но мог слышать их голоса.
– Послушай, Дафни! – настаивал седеющий мужчина.
– Да, папа, я слушаю.
– Дафни Херберт! – шепнула Берил на ухо Деннису. – Я знала, что слышала это имя раньше!
– Твоя мать и я давно решили, Дафни, что, когда тебе придет время думать о… ну, о замужестве или о чем-то в таком роде, мы не станем препятствовать твоему выбору. Не так ли, Клара?
Женщина ответила приятным, но не свидетельствующим о высоком интеллекте голосом:
– Конечно, Джонатан. Но так глупо, что наша Дафни утверждает, будто она влюблена!
– Почему глупо? – воскликнула девушка.
– Не задавай нелепых вопросов, дорогая.
– Но почему это глупо? Разве ты не была влюблена в папу?
Когда английская семья начинает разговаривать так откровенно, можно держать пари, что они забылись, столкнувшись с чем-то по-настоящему серьезным.
– Да… очевидно.
– И ты не была с ним счастлива?
Последовала легкая пауза. Голос миссис Херберт смягчился.
– Очень счастлива! – Это был крик души, который не мог не тронуть слушателей. – Но это совсем другое дело, Дафни.
– Почему другое?
– Я была взрослой и… ну и так далее, а не глупой маленькой школьницей!
– Клара, дорогая моя, – мягко заметил мистер Джонатан Херберт, – было бы справедливым обращаться с Дафни как с взрослой, каковой она, в конце концов, и является.
– Спасибо, папа!
– Но я говорю не о возрасте Дафни, – продолжал он. – Ей уже двадцать четыре. Речь идет о мужчине, в которого она, по ее словам, влюблена. Если бы с ним было все в порядке, я бы не возражал против выбора Дафни. Мне все равно, выйдет ли она замуж за герцога, за мусорщика или за… за паршивого актеришку! Но вы сознаете, что этот тип может оказаться маньяком-убийцей, которого уже много лет разыскивает полиция?
– Значит, ты слышал эти злобные сплетни? – сдавленным голосом произнесла Дафни.
– А ты нет, дорогая моя?
– Я никак не могу понять, – сказала девушка, – каким образом начались эти ужасные разговоры.
– Но, дорогая, будь справедливой и благоразумной…
– Я и так справедлива и благоразумна!
Снова загудев, поезд нырнул в один из многочисленных туннелей, которые скрывали железную дорогу от пригородов.
Наступила темнота, заглушив даже гудок. Затем в каждом купе зажглись четыре яркие лампочки. Наблюдателям в коридоре больше незачем было заглядывать внутрь. При свете лампочек в черных окнах коридора на фоне проносящегося снаружи белого пара виднелись четкие отражения мистера Херберта, миссис Херберт и Дафни.
Будь Дафни Херберт более оживленной и менее робкой, ее можно было бы назвать по-настоящему красивой.
