Артур Дойл - Собака Баскервилей (сборник)
Выдвинув ящик стола, Холмс достал свернутое в трубочку письмо, развязал стягивающую его ленточку и передал письмо мне. Это была короткая записка, нацарапанная на небольшом истрепанном, пожелтевшем от времени листке.
«Игра удалась. Партия закончена, – говорилось в ней. – Старый гусь Хадсон получил указания, рассказал про улов все. От лис спасайте фазанов и свою не забудьте жизнь».
Прочитав сие загадочное послание, я поднял глаза на Холмса и увидел, что он тихо посмеивается, наблюдая за мной.
– Кажется, вы несколько удивлены, – сказал он.
– Не понимаю. Такая записка, по-моему, могла бы скорее рассмешить, чем испугать.
– Вполне вероятно. Однако факт остается фактом. Полный сил, крепкий пожилой мужчина, прочитав ее, рухнул как подкошенный.
– Довольно интересно, – сказал я. – Но почему вы решили, что мне именно сейчас стоит обратить внимание на это дело?
– Потому что это было мое первое дело.
Прежде я много раз пытался выведать у своего друга, что именно заставило его задуматься о карьере частного сыщика, но мне все никак не удавалось вызвать его на откровенность. Холмс поудобнее устроился в кресле, разложил на коленях документы, потом закурил трубку и какое-то время молча перелистывал бумаги.
– Я никогда не рассказывал вам про Виктора Тревора? – наконец заговорил он. – Это единственный друг, которым я обзавелся за два года учебы в университете. Я, знаете ли, никогда не был компанейским человеком и всегда предпочитал проводить время у себя в комнате, тренируя мозг. Со своими сверстниками я почти не общался. Помимо фехтования и бокса, спорт меня не привлекал, исследования, которыми я занимался, никого другого не интересовали, поэтому у нас просто не было точек соприкосновения. Тревор был единственным человеком, с которым я свел знакомство, и то исключительно благодаря случайности: как-то раз, когда я шел в церковь, его бультерьер вцепился мне в лодыжку.
Конечно, это не лучший способ заводить друзей, но весьма действенный. После этого я десять дней провалялся в постели, а Тревор навещал меня в больнице. Первый раз, когда он пришел, мы разговаривали не больше минуты, но постепенно его визиты стали продолжительнее, и к концу семестра мы были уже настоящими друзьями. Это был общительный молодой человек, полный сил и энергии, можно сказать, моя противоположность. Однако было у нас и много общего, и спустя какое-то время я выяснил, что у Тревора, как и у меня, совсем нет друзей. Летом он пригласил меня погостить в доме своего отца, который жил в Норфолке, в городке Донниторп. Я решил, что вполне могу позволить себе потратить месяц каникул, и принял предложение.
Тревор-старший, землевладелец, мировой судья, был, очевидно, человеком состоятельным и уважаемым. Донниторп – это даже не городок, а скорее небольшая деревушка, расположенная к северу от Лангмера в местности под названием Бродз. Дом Тревора оказался большим старомодным кирпичным (но с дубовыми балками) зданием, с широкими пристройками. К нему вела красивая аллея. Вокруг Донниторпа полно озер, поэтому там прекрасная охота на уток и рыбалка. Можно еще упомянуть небольшую, но с умом подобранную библиотеку, скорее всего оставшуюся в наследство от предыдущего хозяина дома, и вполне сносную еду. В общем, отдых в таком дивном месте не доставил бы истинного наслаждения лишь очень привередливому человеку.
Тревор-старший был вдовцом, а мой друг – его единственным сыном. Я слышал, у судьи была и дочь, но она умерла от дифтерии во время поездки в Бирмингем. Отец Виктора весьма заинтересовал меня. Это был человек малообразованный, но обладал удивительной, я бы даже сказал, грубой силой и недюжинным интеллектом. Книг он почти не читал, зато объездил полсвета и много повидал на своем веку. К тому же у него была отменная память. С виду это был дородный, крепкий пожилой мужчина с копной седеющих волос, сильно загорелым обветренным лицом и пронзительными голубыми глазами. Но жители деревни знали судью как доброго, отзывчивого человека, к тому же он был известен тем, что всегда выносил самые мягкие приговоры.
Однажды вечером вскоре после моего приезда мы, поужинав, засиделись за портвейном, когда Тревор-младший заговорил о моей привычке наблюдать и делать выводы, которую я к тому времени уже оформил в определенную систему, хотя еще не догадывался, какую роль она сыграет в моей жизни. Старик явно решил, что его сын сильно преувеличивал, когда описывал мои способности.
«Ну-ка, мистер Холмс, – добродушно посмеиваясь, обратился ко мне судья, – попробуйте что-нибудь рассказать обо мне, я ведь идеальный объект для ваших наблюдений». – «Боюсь, мне не удастся поразить вас, – ответил я ему. – Пожалуй, я могу сказать, что в течение последних двенадцати месяцев вы опасались нападения».
Улыбка сошла с губ старика, он недоуменно уставился на меня.
«Да, это правда, – сказал он. – Знаешь, Виктор, – он повернулся к сыну, – когда мы засадили ту банду грабителей, они поклялись перерезать нас всех. На сэра Эдварда Холли и в самом деле напали. С тех пор я действительно веду себя осторожно, хотя понятия не имею, каким образом вы об этом догадались». – «У вас замечательная трость, – взялся объяснять я. – По надписи на ней я понял, что она у вас не больше года. Однако вы просверлили в ней отверстие и залили его свинцом, чтобы превратить трость в грозное оружие. Сомневаюсь, что вы стали бы это делать, если бы не опасались серьезно за свою жизнь». – «Что-нибудь еще?» – Тревор-старший снова заулыбался. – «В молодости вы много занимались боксом». – «Тоже верно. Как вы узнали? У меня что, нос криво сидит?» – «Нет, – сказал я. – Об этом мне рассказали ваши уши, а точнее особые уплотнения и другие деформации, характерные для боксеров». – «Что-нибудь еще?» – «Мозоли у вас на руках указывают на то, что вы часто держали в руках лопату». – «Все свое состояние я заработал на золотых приисках». – «Вы бывали в Новой Зеландии». – «Опять в точку». – «И в Японии». – «Совершенно верно». – «Когда-то вас связывали тесные отношения с человеком, инициалы которого Д. А., но потом вы постарались полностью вычеркнуть его из своей памяти».
Мистер Тревор медленно поднялся, как-то дико глядя на меня большими голубыми глазами, и вдруг повалился на стол лицом прямо в ореховую скорлупу, разбросанную по скатерти.
Можете себе представить, Ватсон, наше с Виктором изумление. Слава Богу, без сознания судья пробыл недолго. Когда мы расстегнули его рубашку, побрызгали на лицо водой, старик пару раз глубоко вдохнул и пришел в себя.
«Ну, ребята, – сказал он, пытаясь улыбнуться, – надеюсь, я не сильно вас напугал. С виду-то я еще ничего, крепкий, но сердчишко у меня, знаете, пошаливает. Не понимаю, мистер Холмс, как вы проделали этот фокус, но теперь я вижу, что любые полицейские ищейки по сравнению с вами просто сосунки. У вас настоящий дар, уж поверьте человеку, который кое-что повидал в своей жизни».
