Рут Ренделл - Со смертью от Дун
И ниже:
Довольно сентиментально, Минна, но ты понимаешь, о чем я. С днем рождения. С любовью, Дун. 21 марта 1950.
Барден заглянул через плечо Вексфорда.
— Кто такая Минна?
— Надо будет спросить у Парсонса, — сказал Вексфорд. — Книга могла попасть к ней через третьи руки. С виду дорогая. Непонятно, почему она не держала ее внизу. Черт его знает, тут надо разобраться.
— А кто такой Дун? — спросил Барден.
— Вы вроде бы сыщик? Вот и ищите.
Он положил книгу на пол и взял следующую. Это был «Оксфордский сборник викторианской поэзии» в черно-жемчужно-серой обложке, внутри которой Дун оставил другое послание. Вексфорд бесстрастно зачитал его.
Я знаю, что тебе очень хотелось иметь эту книгу, Минна. Представь мое счастье, когда оказалось, что она уже ждет меня в магазине Фойла. Joyeux Noël[14], Дун, Рождество 1950.
Следующая книга была еще более роскошной, переплетенной в красный муаровый шелк и черную кожу.
— Возьмем книгу номер три, — сказал Вексфорд. — «Стихотворения Кристины Россетти». Очень милая, золоченые буквы, и все такое. Что нам скажет Дун на сей раз? «Просто подарок, дорогая Минна, с пожеланием вечного счастья. Дун. Июнь 1950». Может, миссис Парсонс по дешевке купила кучу книг у этой самой Минны?
— Я полагаю, что Минной может оказаться как раз миссис Парсонс. Может, это ее псевдоним.
— Как я не догадался! — саркастически отозвался Вексфорд. — Это слишком хорошие книги, Майк, такие не сдают на церковную распродажу, а миссис Парсонс, похоже, только на таких распродажах и бывала. Только посмотрите: Омар Хайям, уитменовские «Листья травы», Уильям Моррис… Если я не ошибаюсь, этот самый Омар Хайям стоит три или четыре фунта. А вот еще одна, «Стихотворения Уолтера Сэвиджа Лэндора»[15]. Книга старомодная, и страницы даже не разрезаны.
Он вслух прочитал стихотворение на форзаце:
Я обещаю привезти с собою
Подарок, что одной тебя достоин.
И ни единый смертный никогда
Его отнять не сможет у тебя.
Правда, удачно, Минна? С любовью, Дун.
21 марта 1951
— Не скажешь, чтобы очень уж удачно. И Минна, кем бы она ни была, не получила этого подарка. Она даже не разрезала страниц… Я намерен еще раз поговорить с Парсонсом, Майк, а затем мы переправим все это в участок. У меня от этого чердака мурашки по коже бегут.
Но Парсонс не знал, кто такая Минна, и удивился, когда Вексфорд упомянул эту дату — 21 марта.
— Я не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл ее Минной, — с отвращением сказал он, словно это имя оскорбляло ее память. — И моя жена никогда не рассказывала о приятеле по имени Дун. Я никогда толком не заглядывал в эти книги. Мы с Маргарет жили в доме ее тетки, пока не переехали сюда, и эти книги всегда лежали в сундуке. Мы привезли их вместе с прочей мебелью. Ничего не понимаю насчет даты — но день рождения Маргарет был двадцать первого марта.
— Это может не значить ничего, а может, в этом вся суть, — сказал Вексфорд, когда они садились в машину. — Дун пишет о магазине Фойла, а он, если вам сие неведомо, о мой провинциальный друг, находится в Лондоне на Чаринг-Кросс-роуд.
— Но миссис Парсонс в сорок девятом было шестнадцать лет, и она два года прожила во Флагфорде. Она ведь обитала всего в пяти милях оттуда, когда Дун подарил ей эти книги.
— Верно. Он тоже мог жить там и, скажем, сгонять в Лондон на день… Не понимаю, почему он писал свои послания печатными буквами, Майк. Почему не обычным образом? И почему миссис Парсонс прятала эти книги, словно стыдилась их?
— Они оказали бы на случайного гостя куда лучшее впечатление, чем «Невесты в Бате» или что там еще, — сказал Барден. — Этот Дун явно сох по ней.
Вексфорд достал из кармана фотографию миссис Парсонс. Невозможно поверить, чтобы эта женщина могла пробудить в ком-нибудь страсть или вдохновить на стихи!
— Вечное счастье, — тихо сказал он. — Но любовь — не роза… А вдруг любовь — дремучий темный лес, веревка, затягивающаяся на тонкой шее?
— Веревка? — сказал Барден. — Почему не накидка, розовая нейлоновая накидка? Дома ее нет.
— Возможно, и накидка… Могу поспорить, что она там же, где ключ и кошелек. Многих женщин удавили нейлоновыми чулками, Майк. Так почему бы и не нейлоновой накидкой?
Он забрал с собой Суинберна и Кристину Россетти.
«Не особо обнадеживающее начало, — подумал Барден. — Стопка старых книг и какой-то непонятный парень. Дун, — подумал он, — Дун… Если судить по Минне, то и это имя — Дун — должно быть псевдонимом. Сейчас этот Дун уже не мальчик, а мужчина тридцати — тридцати пяти лет, женатый, обремененный детьми и, возможно, уже позабывший свою прежнюю любовь. Интересно, где сейчас этот Дун? Затерялся в лабиринте Лондона или по-прежнему живет в паре миль отсюда…» У него упало сердце, когда он вспомнил новую фабрику в Стауэртоне, лабиринт переулков Помфрета с коттеджем на каждые две сотни ярдов, и Сьюингбери на севере, где послевоенные дороги разделяли дома, расходясь как лучи из ядра старого города. А кроме них, еще есть сам Кингсмаркхэм и прилегающие деревни, Флагфорд, Форби…
— Не думаю, чтобы Дуном мог быть тот тип, Миссал, — с надеждой сказал он.
— Если это Дун, — сказал Вексфорд, — то он чертовски сильно изменился.
Река моих лет вяло струилась, Минна, медленно впадая в море покоя. Ах, как давно мне хотелось броситься в стремнину жизни!
Но вчера вечером, вчера ты снова явилась предо мною, Минна. Не такой, какой ты так часто являлась ко мне во сне, но наяву. Мне хотелось следовать за тобою, в поисках лилий там, где ты ступала… На твоем пальце было золотое колечко, это звено в цепи кандалов докучливой любви, и душа моя возрыдала, и да, мне тоже стали ведомы ночные кошмары!
Но мой пир всегда был пиром души, и для другого обитателя моего убежища моя плоть осталась незажженной свечой. Свеча моей души оплыла, истаяла на жестоком ветру.
Но хотя вместилище моей души исчахло, и пламя уже не возгорится, однако же фитилек души плачет, жаждая руки, которая поддержит этот светоч приязни, этот факел сладостного доверия, искру возрожденной дружбы.
Я увижу тебя завтра, и мы вместе пустимся в путь по серебряным улицам нашей юности. Не бойся, ибо разум будет держать меня в узде, и нежная сдержанность будет править мною. Разве не будем мы счастливы, Минна, разве не охватит нас сладостное блаженство, как детей под теплыми солнечными лучами?
