Жорж Сименон - Тюрьма
— И ужинали тоже в компании?
— По большей части, да.
— Домой возвращались поздно?
— По правде сказать, раньше часу ночи почти никогда. Часа в дватри.
— Картина ясная — жили на холостую ногу. А присяжные, как бы они ни беспутничали сами, ведут все-таки семейный образ жизни. Ужин в кругу семьи, да еще с непременной суповой миской на столе, — одно упоминание об этом, и они приходят в умиление, размякают.
— Мы супа не едим, — холодно отозвался Ален.
— Завтра вашу жену переведут в тюрьму Птит-Рокетт. Я ее там навещу. Вы тоже можете попросить разрешения на свидание, но я сомневаюсь, чтобы на данном этапе следствия вам его дали.
— А что газеты?
— Вы не читали? Пока что комментарии довольно сдержанные. Вы в Париже на виду, поэтому коллеги ваши слишком далеко заходить не решаются. Тем более что и жена у вас — журналистка.
Они посидели еще минут десять, потом пересекли внутренний двор и взошли на крыльцо. В коридоре следственного отдела у дверей с номерными табличками дожидались арестанты в наручниках. Каждого охраняло двое конвоиров. Перед дверью в глубине коридора толпились фоторепортеры и газетчики.
Рабю передернул плечами.
— Этого следовало ожидать.
— Вчера они нагрянули ко мне домой.
— Знаю. Я видел фото в газетах.
Вспышки «блицев». Толкотня. Адвокат властно постучал и открыл дверь, пропуская Алена вперед.
— Прошу прощения, мой дорогой. Я не хотел, чтобы встреча господина Пуато с женой произошла перед дверьми вашего кабинета, на глазах у репортеров. Но, кажется, мы пришли слишком рано.
— На три минуты.
Следователь поднялся с места и предложил им сесть. Письмоводитель, расположившийся в конце стола, никак не реагировал на их появление.
Ален разглядывал следователя. Светловолосый, спортивного вида, спокойный, в отлично сшитом сером костюме. Длинные, узкие кисти рук, на одном из пальцев — перстень с печаткой.
— Вы ознакомили господина Пуато с ходом дела?
— Мы сейчас завтракали здесь в буфете.
— Прошу извинить, господин Пуато, что я вызвал вас на очную ставку, которая может быть вам неприятна, но я вынужден это сделать.
Ален с удивлением почувствовал, что горло его словно сжала чья-то рука.
— Я буду рад увидеть свою жену, — произнес он внезапно охрипшим голосом. Только теперь он вдруг осознал, какая непроходимая пропасть легла между ним и ею. Ему показалось, что с тех пор, как они расстались, прошла вечность. Он с трудом мог восстановить в памяти ее черты.
А между тем лишь немногим более суток отделяло его от вчерашнего утра. Мадам Мартен тронула его за плечо, и он проснулся. Потом в гостиной выпил кофе с двумя рогаликами и перелистал газеты. Шапки на первых страницах сообщали о буре над Ла-Маншем: затонуло рыболовное судно, в Бретани вода прорвала плотину, в нескольких городах на побережье затоплены подвалы.
Одевшись, как и в любое другое утро, он подошел к кровати и склонился над женой — она лежала такая теплая, разогретая сном. Ресницы ее дрогнули, она открыла глаза.
— Я пошел. Позвонишь?
— Сегодня не смогу, я же тебе еще вечером сказала. У меня встреча в отеле «Крийон», там и пообедаю.
— Тогда до вечера?
— До вечера.
Он с улыбкой потрепал ее по волосам. Улыбнулась ли она в ответ? Сколько он теперь ни старался, Ален не мог этого припомнить.
— Курите.
— Спасибо.
Он машинально взял сигарету. Совместное ожидание вызвало чувство неловкости, а завести какой-нибудь ничего не значащий разговор казалось немыслимым.
К счастью, раздался стук в дверь. Они встали-все трое. Только письмоводитель, как пришитый, сидел на своем стуле. Мур-мур вошла в сопровождении двух конвойных. Они захлопнули дверь под носом у фоторепортеров и сняли с нее наручники.
— Подождите арестованную в коридоре.
Ален и Мур-мур разделяло расстояние в каких-нибудь два метра.
Она была в своем блекло-зеленом костюме с блузкой ручной вышивки и в элегантной шапочке из того же материала, что и костюм, красиво оттенявшей темно-каштановые волосы.
— Садитесь, пожалуйста.
Она взглянула сначала на следователя, потом на адвоката. Наконец взгляд ее остановился на муже.
Алену показалось, что в глазах жены быстро-быстро, сменяя друг друга, промелькнули тени разноречивых чувств: сначала удивление возможно, потому, что лицо Алена поразило ее непривычной оцепенелостью, неподвижно застывшими зрачками глаз; потом чуть приметная искорка иронии — да, да, иронии, он не мог ошибиться, потом какой-то проблеск теплоты или дружеского сочувствия.
— Прости, что навлекла на тебя столько неприятностей, — тихо проговорила она, берясь за спинку стула.
Ален стоял точно окаменелый. Он не нашелся, что ей ответить, и молча сел. Их разделял лишь мэтр Рабю, слегка отодвинувшийся со своим стулом назад.
Следователь был явно сбит с толку словами Мур-мур и тянул время, пытаясь собраться с мыслями.
— Могу ли я истолковать ваши слова, сударыня, в том смысле, что все случившееся на Университетской улице не имеет никакого отношения к вашему мужу?
Рабю даже заерзал на стуле — он боялся того, что может сейчас услышать.
— Мне нечего прибавить к моим прежним показаниям.
— Вы любите вашего мужа?
— Вероятно.
Она не взглянула на него, только повела глазами по сторонам, словно искала сигарету. Трое мужчин вокруг нее курили. Бените, проявив догадливость, протянул ей свою пачку.
— Вы его ревновали?
— Не знаю.
— А ваш муж не состоял в любовной связи с вашей сестрой?
Она повернулась к Алену — в первый раз — и непринужденно проговорила:
— Я думаю, что он мог бы дать на этот вопрос более исчерпывающий ответ, чем я.
— Вопрос обращен к вам.
— Мне нечего сказать.
— Когда вам впервые пришла мысль убить сестру?
— Затрудняюсь ответить.
— Раньше, чем вчера утром? Хочу напомнить, что, уходя из дому, вы взяли из столика вашего мужа пистолет, лежавший в выдвижном ящике.
— Да, взяла.
— С какой целью?
— Мне нечего сказать.
— Вы решили держаться той же тактики, что и утром?
— Я буду держаться ее все время.
— Вы опасаетесь, что ваши показания кому-то повредят?
Она только пожала плечами.
— Вы щадите вашего мужа? Снова те же сухие слова:
— Мне нечего сказать.
— Вы раскаиваетесь в содеянном?
— Не знаю.
— Вы бы и теперь поступили так же?
— Смотря по обстоятельствам.
— Что вы имеете в виду?
— Так… Ничего.
— Я думаю, мэтр, было бы неплохо, если бы вы поговорили с вашей подзащитной. Возможно, ваши советы пошли бы ей на пользу.
