Раймонд Чэндлер - Вечный сон
Она взяла со стола конверт и встала.
— Я сам с вами свяжусь, — сказал я. — Если же срочно вам понадоблюсь, звоните на квартиру — мне передадут.
Я проводил ее до двери. Постукивая ребром конверта по костяшкам пальцев, она сказала:
— Вы по-прежнему отказываетесь говорить, что отец…
— Для этого я должен сначала с ним увидеться.
Уже в дверях она остановилась, достала из конверта фотографию сестры и стала ее разглядывать.
— Хорошая фигурка, а?
— Ничего.
Тут она придвинулась ко мне и совершенно серьезно сказала:
— У меня не хуже.
— Не знаю, не видел.
Она громко расхохоталась, вышла из кабинета и, повернув голову, сухо заметила:
— С вами не соскучишься, Марло. Я могу называть вас Фил?
— Разумеется.
— А вы можете называть меня Вивьен.
— Почту за честь, миссис Риган.
— Идите к черту, Марло! — воскликнула она и, не оборачиваясь, вышла в коридор.
Я запер за ней дверь, с минуту постоял, держась за ручку, а потом вернулся к столу, убрал виски обратно в ящик и сполоснул стаканы. Щеки пылали.
Сняв с телефона шляпу, я набрал номер окружной прокуратуры и попросил к телефону Берни Олса. Он уже вернулся и сидел в своем кабинетике.
— Старика я тревожить не стал, — отчитался он. — Дворецкий сказал, что либо он сам, либо кто-то из дочек сообщит генералу о случившемся. Этот Оуэн Тейлор жил при гараже. Я просмотрел его вещи. Родители его живут в Дабеке, штат Айова. Я дал телеграмму тамошнему шефу полиции — поставить их в известность и узнать, не надо ли им чего-нибудь от нас. Телеграмму оплатят Стернвуды.
— Самоубийство? — спросил я.
— Неизвестно. Никаких записок Тейлор не оставил. Машину он взял без спроса. В тот вечер все Стернвуды, кроме миссис Риган, были дома. Она ездила в Лас-Олиндас с одним бездельником по имени Ларри Кобб. Я проверял, в «Кипарисе» у меня знакомый крупье.
— Давно пора прикрыть эти игорные притоны, — сказал я.
— И нажить себе врагов? Ты что, не знаешь, сколько людей этим кормится? Не валяй дурака, Марло. Что меня смущает, так это кровоподтек у парня на виске. Но тут ты мне не советчик, верно?
Типичный ход Олса. Тем самым он давал мне возможность, не покривив душой, с ним согласиться. Мы попрощались, я вышел из кабинета, купил все три вечерние газеты и на такси доехал до полицейской стоянки, где находилась моя машина. Про убийство Гейгера газеты по-прежнему молчали. Я вновь раскрыл синюю записную книжку, но шифрованные записи, как и днем раньше, мне никак не давались.
XII
Лаверн-террас. На выстроившихся вдоль улицы деревьях после дождя распустились свежие зеленые листья. При бледном свете заходящего солнца виден был крутой склон за домом Гейгера и спускавшаяся в проулок деревянная лестница, по которой, выпустив три пули, сбежал в темноте убийца. В проулок выходили фасадом два небольших дома. Их владельцы могли слышать выстрелы. А могли и не слышать…
Перед домом Гейгера, да и во всем квартале, было тихо, из-за живой изгороди выглядывала еще влажная от дождя черепичная крыша. Я медленно ехал мимо и тут вдруг сообразил, что накануне не заглянул в гараж. Не желая форсировать события, я, собственно, и не стремился во что бы то ни стало отыскать труп. А между тем убийца вполне мог оттащить тело в гараж и на гейгеровской же машине отвезти его в один из заброшенных каньонов, каких вокруг Лос-Анджелеса сотни, где труп пролежал бы незамеченным много дней, а то и недель. Но для этого необходимо было иметь, во-первых, ключ от гаража, а во-вторых, соучастника. В этом случае моя задача упрощалась, ведь когда из дома выносили труп, связка ключей от дома лежала у меня в кармане. Но попасть в гараж мне не удалось. На дверях висел замок, а когда я подъехал ближе, то за изгородью внезапно появилась женщина в бело-зеленом клетчатом пальто и в маленькой шляпке. Кармен Стернвуд — это была, конечно же, она — уставилась на мою машину с таким ужасом, будто не слышала, как я въезжал в гору, а затем быстро повернулась и вновь нырнула за живую изгородь.
Я доехал до конца улицы, заглушил мотор и пешком вернулся назад — в дневное время оставлять машину возле дома было неосмотрительно, даже опасно. Войдя во двор, я увидел Кармен, которая молча застыла у запертой входной двери. При виде меня ее правая рука медленно потянулась ко рту, а зубы вонзились в узкий большой палец. Под глазами лиловые круги. Лицо бледное, перепуганное.
— Привет, — улыбнувшись, сказала она тоненьким, дрожащим голоском. — Что… что… — не договорила и опять принялась за палец.
— Помните меня? — спросил я. — Джек Потрошитель. Высокий такой. Помните?
Она кивнула, и ее губы скривились в жалкой улыбке.
— Давайте войдем в дом, — сказал я. — У меня и ключ есть. Здорово, правда?
— Что-что?
Я отодвинул ее в сторону, вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь, втолкнул девушку внутрь, закрыл дверь и, остановившись в холле, повел носом. При свете дня гостиная выглядела ужасно. Китайские гравюры по стенам, ковер, аляповатые лампы, вычурная мебель из тикового дерева, многоцветье, посередине фотообъектив, запах эфира и опиума — во всем этом в дневное время было что-то непристойное, как в пьянке гомосексуалистов.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Она пыталась улыбнуться, но осунувшееся лицо ее не слушалось, улыбка на нем не удерживалась, куда-то сползала. Огрубевшая матовая кожа, провалившиеся глазницы, полный идиотизма и ужаса взгляд, приклеившийся к нижней губе белый кончик языка. С этой хорошенькой, избалованной и не самой умной девицей творится бог знает что, а всем на это наплевать. Будь прокляты эти миллионеры, не переношу их! Я размял сигарету, отодвинул стопку книг и присел на край стола. Потом закурил, выпустил дым и некоторое время молча наблюдал за захватывающим поединком ее зубов и большого пальца. Кармен стояла передо мной, словно провинившаяся школьница в кабинете директора.
— Что вы здесь делаете? — спросил я наконец.
Она вцепилась в рукав своего пальто и молчала.
— Помните, что было вчера вечером?
На этот вопрос она ответила с лисьим блеском в глазах:
— А что помнить? Вчера мне нездоровилось, и я сидела дома.
Только сейчас я заметил, что говорит она каким-то низким, гортанным голосом.
— Будет врать.
Ее глаза вспыхнули и тут же снова погасли.
— До возвращения домой, — пояснил я. — До того как я отвез вас домой. Что вы делали? Здесь, на этом стуле? — Я показал на стул. — На стуле, покрытом оранжевой шалью? Наверняка же помните.
Подбородок и щеки Кармен залились густым румянцем. И на том спасибо. Значит, хотя бы краснеть не разучилась. Из грязно-серой радужная оболочка сделалась белой. Большой палец еще глубже погрузился в рот.
