Эллери Куин - Квин в ударе
— Этот вопрос я задал себе. Чтобы ответить на него, пришлось реконструировать ситуацию. Когда закончился первый акт, Бенедикт впервые вошел в уборную, предназначенную для исполнителя главной роли. Он забыл свой несессер с гримом, и Арч Даллмен посоветовал ему воспользоваться гримом, оставшимся в уборной. Учитывая предсмертное заявление Бенедикта, напрашивался вывод, что он открыл одну из коробок — возможно, с этикеткой «Гримерная пудра» — и обнаружил вместо пудры героин.
— Но находка Бенедиктом наркотика всего лишь указывала на возможного убийцу, — возразил Ньюби. — А вы заявляли, что абсолютно уверены…
— Я и был уверен. У меня имелась еще одна нить, связывающая его по рукам и ногам с убийством, — сказал Эллери. — Преступник, безусловно, не входил в уборную до прихода туда Бенедикта — иначе в убийстве не было бы надобности. Он бы просто забрал героин и ушел. Значит, убийца стоял у двери, покуда Бенедикт изучал незнакомые гримерные материалы, одна из коробок для которых содержала героин.
Преступник в панике. Он должен заставить Бенедикта умолкнуть навсегда, прежде чем тот разболтает о героине. А в двух шагах от двери стоит сундук с инструментами, в верхнем отделении которого лежит нож с обмотанной изоляционной лентой рукояткой.
Убийца хватает нож одной рукой, и теперь ему остается другой рукой открыть дверь уборной…
— Но этого он не может сделать! — воскликнул Ньюби.
— Вот именно. На рукоятке остались следы зубов — он держал нож во рту. Человек с двумя здоровыми руками не стал бы этого делать. Значит, убийца не мог пользоваться обеими руками — одна из них была выведена из строя. Следовательно, преступником мог быть только Марк Мэнсон, у которого одна рука была в гипсе до локтя.
Джоан скорчила гримасу:
— Право, Роджер, неужели было необходимо вчера вечером снова ломать ему запястье?
— Мне не понравилось, в какое место он хотел меня пнуть, — усмехнулся Роджер.
Джоан покраснела и забрала руку, но он тут же схватил ее снова.
— Не обращайте внимания на этих двоих, Квин, — сказал Ньюби. — В ваших устах все звучит чертовски просто!
— Зря я начал объяснять, — вздохнул Эллери. — Как бы то ни было, все остальное действительно просто. Позавчера вечером в больнице сказали, что будут держать Мэнсона под наблюдением сутки. Значит, его выписали слишком поздно, чтобы он успел добраться в театр до начала пьесы. Должно быть, он прибыл туда во время антракта.
Поскольку публика толпилась в переулках, а запасные выходы были открыты, Мэнсону оставалось только обернуть пиджак вокруг поврежденной руки, чтобы скрыть гипс, смешаться с толпой, войти в театр и пробраться за кулисы. Его не заметили ни тогда, ни потом, покуда Даллмен и репортер из «Архива» не обнаружили его в баре «Холлиса».
— А наркотик? — спросила Джоан.
Эллери пожал плечами:
— Мэнсон — старик, Джоан, у которого не было будущего, кроме дома для престарелых актеров и альбома с вырезками из газет. Но он еще выступал в маленьких городах и пригородах. Это было идеальным прикрытием для сбыта наркотиков. Славы никакой, но денег много.
— Мэнсон и раньше вел операции в Райтсвилле. Мы арестовали двух местных торговцев, которых он снабжал. — Шеф Ньюби сложил свою салфетку. — Посредники в наркобизнесе обычно держат язык за зубами, но боль в запястье, которое вы вторично сломали ему, Фаулер, сыграла роль стимулятора. Или же он думал, что это пойдет ему на пользу, когда его будут судить за убийство. Как бы то ни было, прошлой ночью Мэнсон выложил все. Сейчас федералы вылавливают крупную рыбу.
Эллери отодвинул свой стул.
— Как сказал бы мистер Бенедикт, дорогие мои, пришла очередь для моей реплики. Меня ожидают каникулы в Махогани.
— А вашего покорного слугу — работа, — подхватил Ньюби.
— Подождите, пожалуйста! — Джоан потянула Роджера за рукав. — Родж… разве ты не говорил…
— Да? — встрепенулся Роджер.
— Что если я брошу театр…
Таким образом, во второй половине дня молодой Роджер Фаулер был замечен бегущим через площадь, таща за собой молодую Джоан Траслоу к офису секретаря Городской Корпорации. Далеко позади семенили запыхавшиеся шеф полиции и мистер Квин — два свидетеля, требуемые законом.
РАЙТСВИЛЛСКИЕ НАСЛЕДНИКИ
Глава 1
Когда умер Сэмюэл Р. Ливингстон, трое детей похоронили его на кладбище Твин-Хилл, торопливо похлопали по плечу мачеху и отправились на поиски цивилизации. В Райтсвилле их ничто не удерживало — там даже не было могилы их матери. Первую миссис Ливингстон родом из Бэк-Бей[14] похоронили в Бостоне. «Я была достаточно надолго похоронена в Райтсвилле», — объяснила она в своем завещании.
Вторая миссис Ливингстон, урожденная Белла Блуфилд, выросла по соседству с Сэмом Ливингстоном и никогда никому не рассказывала, что почувствовала, когда он отправился за женой в Бостон. Но когда мать детей Сэма умерла, Белла все еще ждала в соседнем доме. Сэм женился на ней, как только позволили приличия.
— Тебе придется быть для них матерью, Белла, — предупредил он.
— Я буду, Сэм.
Но этого не произошло. Сэмюэл Младший, Эверетт и Оливия, возвращаясь домой из частных школ и увеселительных поездок по Европе, целовали мачеху в щеку, вежливо осведомлялись о ее здоровье, хвалили пироги со смородиной, а потом снова уезжали и забывали о ее существовании. С самого начала они обходились с ней ласково, но слегка насмешливо, как с преданной старой служанкой.
Если не принимать во внимание редких лощеных писем от Сэмюэла Младшего, случайных шутливых открыток от Эверетта или сообщений об очередном замужестве от Оливии, дети Сэмюэла Ливингстона после смерти их отца исчезли из жизни Беллы.
Она старела в одиночестве, пытаясь заполнить его собраниями женского комитета и организационными ленчами, столь дорогими сердцам пожилых леди. А после начала приступов и предупреждения доктора Конклина Фарнема, что ее сердце уже не так надежно, Белла поселила у себя Эйми Апем.
Эйми родилась на нижнем краю Хилл-Драйв, среди тенистых деревьев и домов колониального периода. Будучи сиротой, она воспитывалась вдовствующим дядей, доктором Хорасом Апемом, чья практика среди бедняков Лоу-Виллидж была самой обширной и самой низкооплачиваемой в Райтсвилле. Потом доктор Апем сам начал болеть, и Эйми во время его последнего продолжительного недуга пришлось бросить медицинские курсы в университете Мерримака, чтобы ухаживать за ним. Ее дядя умер, не оставив ничего, кроме не оплаченных пациентами счетов; дом продали за долги, и Эйми оказалась без жилья и средств к существованию. Поэтому она ухватилась за предложенную Беллой Ливингстон работу платной компаньонки.
