Джон Карр - Окно Иуды
Доктор Хьюм ущипнул себя за подбородок. Посмотрев на стол и на каминную полку, он устремил вопросительный взгляд на меня.
— Это мой друг, дядя Спенсер. Мистер…
— Блейк, — сказал я.
— Здравствуйте, — приветствовал меня доктор Хьюм. — Кажется, мне знакомо ваше лицо, мистер Блейк. Мы нигде не встречались раньше?
— Ваше лицо мне тоже знакомо, доктор.
— Возможно, сегодня утром в суде… — Покачав головой, он посмотрел на Мэри, в которой было невозможно узнать полную энергии девушку, беседовавшую со мной несколько минут назад. — Скверное дело, мистер Блейк. Не задерживайте Мэри надолго, ладно?
— Как идет процесс, дядя Спенсер? — быстро спросила она.
— Так хорошо, как и следовало ожидать, дорогая. К сожалению…
Мне еще предстояло узнать, что у него была привычка начинать речь фразой полной надежды, а потом говорить «к сожалению», сдвинув брови.
— К сожалению, боюсь, что возможен только один вердикт. Конечно, Мерривейл знает свое дело — он наверняка представит медицинское свидетельство, доказывающее безумие клиента без всяких сомнений… Я вспомнил, где видел вас, мистер Блейк! По-моему, вы говорили с секретаршей сэра Генри в холле Олд-Бейли.
— Мы с сэром Генри сотрудничаем много лет, доктор Хьюм, — правдиво ответил я.
Он выглядел заинтересованным.
— Но вы не участвуете в процессе?
— Нет.
— Хмф… Могу я спросить — строго между нами, — что вы думаете об этом злосчастном деле?
— Ансуэлла, безусловно, оправдают.
Последовало молчание. Комнату освещало только пламя в камине, а день стал пасмурным и ветреным. Я не мог определить, какой произвел эффект, выполняя указание «создавать таинственную атмосферу». Но доктор Хьюм достал из жилетного кармана очки с черной лентой, водрузил их на нос и задумчиво посмотрел на меня.
— Вы имеете в виду, что он виновен, но безумен?
— Невиновен и в здравом уме.
— Но это нелепо! Парень явно не в себе. Достаточно одних его показаний насчет виски… Прошу прощения, очевидно, мне не следует это обсуждать. Кажется, во второй половине дня меня вызовут свидетелем. Между прочим, я всегда полагал, что свидетелей держат вместе под наблюдением, как присяжных, но узнал, что так бывает только в некоторых случаях. Обвинение считает, что это дело к ним не относится, учитывая… э-э… очевидный результат.
— Если ты свидетель обвинения, дядя Спенсер, — спросила девушка, — они позволят тебе заявить, что Джимми безумен?
— Вероятно, нет, дорогая, но я постараюсь предположить это. Я обязан сделать это ради тебя. — Он снова многозначительно посмотрел на меня: — Я ценю вашу позицию, мистер Блейк. Понимаю, что вы хотите утешить Мэри и поддержать ее во время тяжкого испытания. Но внушать ей ложные надежды… черт возьми, сэр, это бессердечно! Помни, Мэри, что твой бедный отец жестоко убит, — это вся поддержка, которая тебе понадобится. — Он посмотрел на часы. — Я должен идти — как говорится, время и прилив никого не ждут… Кстати, Мэри, насколько я понял, ты говорила какую-то чепуху о моем старом коричневом твидовом костюме?
Девушка, сидевшая у камина положив руки на колени, подняла взгляд:
— Это очень хороший костюм, дядя Спенсер. Он стоил двенадцать гиней. Ты ведь хочешь вернуть его, не так ли?
Он с беспокойством посмотрел на нее:
— Вот прекрасный пример того, как люди цепляются к мелочам во время великой утраты! Господи, дорогая, почему ты так волнуешься из-за этого костюма? Я же говорил тебе, что отдал его в чистку и, естественно, позабыл послать за ним, когда пришлось думать о стольких куда более важных вещах! Насколько я знаю, он все еще в чистке.
— Выходит, ты отдал его в чистку со штемпельной подушечкой и резиновыми печатями в кармане? А как насчет турецких шлепанцев?
Казалось, ничто в этих словах не могло никого встревожить. Тем не менее доктор Хьюм нервно снял очки и сунул их в карман. Я заметил, как портьеры в дверях шевельнулись, и в комнату заглянул какой-то человек. Света было недостаточно, чтобы хорошо его разглядеть, но вроде бы это был худощавый мужчина с седыми волосами и невзрачным лицом — одна его рука судорожно вцепилась в складку занавеса.
— Очевидно, я так и сделал, дорогая. — Доктор Хьюм пытался говорить беспечным тоном. — На твоем месте я бы из-за этого не тревожился. В химчистке работают честные люди. Ну, мне пора… О, прошу прощения. Это мой друг, доктор Трегэннон.
Человек в дверях отпустил портьеру и слегка поклонился.
— Доктор Трегэннон — специалист по душевным болезням, — улыбаясь, объяснил доктор Хьюм. — А теперь я должен идти. Всего хорошего, мистер Блейк. Не забивайте Мэри голову чепухой и не позволяйте ей проделывать то же самое с вами. Постарайся немного поспать, дорогая. Вечером я дам тебе лекарство, которое поможет забыть обо всех бедах. Как говорит Шекспир, «тот сон, который тихо сматывает нити с клубка забот».[10] Ну, пока.
Глава 6
КУСОК ГОЛУБОГО ПЕРА
Человек на свидетельском месте зала номер 1 Центрального уголовного суда обладал зычным, уверенным голосом. Прокравшись потихоньку в зал, я опоздал на начало очередной фразы.
— …поэтому я, конечно, подумал о штемпельной подушечке. Как говорится, «прими меры предосторожности до прихода врача». Только на сей раз это был полицейский.
Мистер Рэндолф Флеминг был крупным, крепким мужчиной с жесткими рыжими усами, которые лет сорок назад могли бы удивить даже в гвардии. Осанка у него была соответствующая, и держался он весьма уверенно. С наступлением сумерек скрытые под дубовыми карнизами лампы отбрасывали театральный свет на происходящее под белым куполом. Но, войдя спустя несколько минут после начала заседания, я думал не столько о театре, сколько о церкви. Эвелин сердито посмотрела на меня и возбужденно прошептала:
— Ш-ш! Он только что подтвердил показания Дайера о находке тела вплоть до того момента, когда Ансуэлл заявил, что принял наркотик в виски, а они не обнаружили никаких признаков того, что графином или сифоном вообще пользовались. Как выглядела блондинка?
Я шикнул на нее в ответ, так как головы начали поворачиваться к нам, и меня заинтриговало упоминание о штемпельной подушечке.
Мистер Рэндолф Флеминг сделал глубокий вдох, выпятив грудь, и с интересом окинул взглядом зал суда. Его колоссальная энергия, казалось, ободряла присутствующих. Жесткие усы доминировали над массивным двойным подбородком; проницательные глаза поблескивали под сморщенными веками. Невольно приходила в голову мысль, что в одном из них должен быть монокль, а на жестких каштановых волосах — нечто вроде шлема. В промежутках между вопросами, когда движение в зале прерывалось, словно на застрявшей кинопленке, он изучал судью, барристеров и людей на галерее, а когда говорил, подбородок выпячивался и втягивался, как огромная лягушка. Допрос вел Хантли Лотон.
