Найо Марш - Увертюра к смерти
— Да, возможно, это помогло бы.
— Безусловно, помогло бы. Если бы мисс Кампанула и твоя кузина Элеонора не завидовали так друг другу, и если бы доктор Темплетт больше жалел свою жену, и если бы миссис Росс больше заботилась о том, чтобы не расстраивать планы других людей, мы не переживали бы таких сцен, как вчера вечером.
— Возможно, — согласился Генри. — Но нельзя запретить им любить, если можно назвать любовью то, что они чувствуют друг к другу. Я люблю тебя, и, полагаю, ты это знаешь. От этого мне кажется, что все кругом благородны, добры и великодушны. Но, в то же время, если бы у меня был целый гарем больных жён, они не смогли бы запретить мне говорить тебе о моей любви. Дина, я безумно люблю тебя.
— Правда, Генри?
— Ты никогда не поверишь, как сильна моя любовь. Я тысячу раз обдумывал, как скажу тебе об этом. Сначала мы просто беседовали бы, а потом, в подходящий момент, я бы сказал, что люблю тебя.
— Ты хотел быть изысканным?
— Да. Но этот способ оказался не для меня.
— И не для меня тоже, — сказала Дина. Они взглянули друг на друга. Эту минуту они сохранят в памяти на всю жизнь. В этот момент они не видели чётко лиц друг друга, потому что способность каждого из них видеть притупило волнение.
— О, Дина, — сказал Генри. — Дорогая, дорогая Дина, я очень сильно тебя люблю.
Он протянул руку и дотронулся до её руки. Это было их первое прикосновение. Дина воскликнула:
— Генри, дорогой мой!
Она прижала его ладонь к своей холодной щеке. — О, Господи! — сказал Генри и притянул её к себе. Конюх Джоуслина, ехавший не спеша по дороге на Клаудифолд, поднял глаза вверх и на фоне зимнего неба увидел две прижавшиеся друг к другу фигуры.
* * *— Мы должны вернуться на землю, — сказала Дина. — Звонит церковный колокол. Уже, должно быть, восемь часов.
— Я поцелую тебя восемь раз в промежутках между ударами, — сказал Генри.
Он поцеловал её в глаза, в щеки, в мочки ушей и дважды поцеловал её в губы.
— Вот! — бормотал он.
— Не надо! — крикнула Дина.
— Что случилось, дорогая?
— Не цитируй из Макбета. Это плохая примета!
— Кто это сказал?
— В театре все так говорят.
— Я им покажу! Мы не в театре, мы на вершине мира.
— Все равно, я скрещу пальцы, чтоб не сглазить.
— Когда мы поженимся?
— Поженимся?
Дина затаила дыхание. Безмятежное счастье Генри внезапно померкло. Он почувствовал, как изменилось настроение у Дины.
— Что это? — спросил он. — Что случилось? Тебя пугает мысль о нашей свадьбе?
— Просто мы действительно должны вернуться на землю, — мрачно проговорила Дина. — Я не знаю, когда мы поженимся. Видишь ли, произошла одна довольно сложная вещь.
— Господи, дорогая, что ты собираешься мне сказать? Надеюсь, не о семейном проклятии и не о дюжине кровных родственников, находящихся в приютах для лунатиков?
— Не совсем. Дело в твоей кузине Элеоноре.
— Элеонора! — воскликнул Генри. — Её почти не существует.
— Подожди, я тебе скажу кое-что. Теперь я должна это сказать. Я скажу тебе, когда мы спустимся с холма.
— Сначала скажи, что ты счастлива так же, как и я.
— Трудно чувствовать себя более счастливой.
— Я люблю тебя. Дина.
— Я люблю тебя. Генри.
— Весь мир принадлежит нам, — сказал Генри. — Давай спустимся и завладеем им.
* * *Они шли вдоль гребня холма по тропинке, ведущей прямо к саду у домика ректора. Дина шла впереди, и чтобы поговорить, им приходилось постоянно останавливаться.
— Боюсь, — начала Дина, — что я мало внимания обращаю на твою кузину Элеонору.
— Ты удивляешь меня, дорогая, — сказал Генри. — Для меня самого она не более чем пустое место.
— Тогда все в порядке. Я не могла говорить об этом до сегодняшнего утра, потому что это все касается нас с тобой.
— Ты имеешь в виду тот день, когда она притаилась за дверью вашей гостиной? Дина, если бы её тогда там не было, как бы ты себя повела?
За этим последовала продолжительная остановка.
— Дело в том, — наконец произнесла Дина, — что она, должно быть, рассказала об этом твоему отцу.
— Да, она это сделала.
— Он говорил с тобой?
— Да.
— О, Генри!
— Да, это был целый допрос. “Что это такое я слышал о твоих намерениях относительно мисс Дины Коупленд?” — “Простите, сэр, но я отказываюсь вам отвечать”. — “Генри, ты бросаешь мне вызов?” — “При всем уважением к вам, сэр, да!” Все в таком роде.
— Он против этого?
— Элеонора настроила его против. Проклятые выпученные глаза!
— Но почему? Потому что я дочь бедного приходского священника, или потому что я — актриса, или, может быть, мой вид ей неприятен?
— Я не думаю, что твой вид ей неприятен.
— Пожалуй, твой отец хочет, чтобы ты женился на богатой наследнице.
— Думаю, да. Но не имеет никакого значения, моя милая Дина, чего он хочет.
— Нет, имеет. Ты ещё не знаешь. Мисс Прентайс заходила к папе вчера вечером.
Генри резко остановился и в изумлении уставился на Дину.
— Она сказала.., она сказала…
— Ну, продолжай.
— Она сказала ему, что мы встречаемся и что ты не рассказываешь об этом отцу, но что он узнал об этом, и был ужасно расстроен, и заподозрил нас в коварстве, и… О, какая же она подлая! Она намекнула, что мы…
Дина остановилась, не зная, как продолжить.
— Что мы совершаем грех? — пришёл на помощь Генри.
— Да.
— О, Боже! Ну и мысли у этих женщин! Я уверен, ректор не придал этому значения.
— Её внешняя благовидность вызывает отвращение. Ты помнишь тот день, несколько недель назад? После того как я вернулась, когда ты повёз меня в Мортон и мы устроили там пикник и вернулись домой только к вечеру?
— Я помню буквально каждую секунду этого дня.
— Она узнала об этом. Не было ни малейшей причины скрывать это от кого бы то ни было, но я ничего не рассказала папе. Рассказ притупил бы мои воспоминания. Мне не хотелось ни с кем делиться ими.
— Мне тоже.
— Вот, а теперь это выглядит очень подозрительно и папа считает, что я что-то от него скрываю. Когда мисс Прентайс ушла, он позвал меня к себе в кабинет. На нем был его берет, явный признак, что разговор будет очень важным. Папа был скорее печален, чем рассержен, и это говорило о том, что он действительно очень огорчён. Он рассуждал, как настоящий феодал, и сказал, что мы всегда считались.., я забыла кем.., чуть ли не вассалами этих господ Джернигэмов и всегда поступали честно, и что я веду себя, как горничная, имеющая тайные отношения со своим господином. И дальше в том же духе. И знаешь. Генри, мой дорогой, это смешно звучит, но я действительно начала чувствовать себя низкой и вульгарной.
— Он не поверил?
— Нет, конечно, он ничему не поверил. Но ты ведь знаешь, какая у него путаница в голове в отношении секса.
