Раймонд Чэндлер - Высокое окно
Из многоквартирных домов выходят женщины, которые были бы молоды, если бы не лица цвета перестоявшегося пива; мужчины с нахлобученными шляпами и бегающими глазами, которые окидывают улицу из-под руки, прикрывающей зажженную спичку; изнуренные интеллектуалы с сухим кашлем и пустым кошельком; осторожные полицейские с гранитными лицами и пристальным взглядом; наркоманы и торговцы наркотиками; лица без определенных занятий и взглядов; попадаются даже и такие, кто каждый день ходит на работу. Но уходят они рано, когда широкие растрескавшиеся тротуары еще пусты и влажны от росы.
Я приехал немного раньше половины пятого, поставил машину в конце улицы, где по глинистой насыпи от Хилл-стрит тянется фуникулер, и прошел по Корт-стрит к доходному дому «Флоренс-апартментс». Фасад из темного кирпича, три этажа, нижние окна на уровне тротуара, на них ржавые жалюзи и грязные тюлевые занавески. На входной двери под стеклом предлинный список жильцов. Я вошел и спустился по трем окантованным медью ступеням в коридор, такой узкий, что, расставив руки, касаешься стен. Неразборчивые цифры на темных дверях. У подножия лестницы в нише телефон-автомат. Табличка: «Управляющий. Комната 106». В конце коридора, за стеклянной дверью, в проулке, четыре высоких старых мусорных бака, над которыми в залитом солнцем воздухе вьются мухи.
Я поднялся по лестнице. Приемник по-прежнему надрывался бейсболом. Пошел по коридору, читая номера на дверях. Комната 204 находилась справа, а радио — как раз напротив. Постучал, никто не ответил. Постучал громче. У меня за спиной под рев стадиона атаковали три игрока из команды «Доджеров». Постучал в третий раз и, пока лез в карман за ключом, который дал мне Джордж Энсон Филлипс, выглянул в окно.
На противоположной стороне улицы размещалось итальянское похоронное бюро. Небольшое, скромное, незаметное здание, светлые кирпичи в тон тротуара. Тонкие зеленые буквы вывески чинно выстроились над входом. Похоронная контора Пьетро Палермо. Из подъезда вышел и облокотился о белую стену высокий мужчина в темном. Издали очень хорош собой. Смуглая кожа и красивая голова с зачесанными назад пепельными волосами. Достал из кармана, насколько я мог различить, серебряный или платиновый с черной эмалью портсигар, лениво открыл его и двумя длинными загорелыми пальцами извлек оттуда сигарету с золотым фильтром. Убрал портсигар и закурил от карманной зажигалки — такой же роскошной, как и портсигар. Спрятал зажигалку, сложил на груди руки и застыл, полузакрыв глаза. Над его головой с кончика неподвижной сигареты подымалась тонкая прямая струйка дыма — как от тлеющего походного костра на рассвете.
У меня за спиной опять просвистела бита и взревел стадион. Я отвернулся от стоящего под окном высокого итальянца, сунул ключ в замочную скважину и вошел в дверь под номером 204.
Квадратная комната, на полу коричневый ковер, пустовато и неуютно. Со стены над диваном-кроватью на меня пялилось кривое, как всегда, зеркало, в котором я был похож на накурившегося марихуаны доходягу. Рядом с чем-то, отдаленно напоминающим зачехленный диван, мягкое кресло. На столе у окна — лампа с бумажным сборчатым абажуром. По обе стороны от кровати — две двери.
Левая дверь вела в крошечную кухоньку с эмалированной раковиной, трехконфорочной плитой и старым холодильником, который, только я ступил на порог, щелкнул и забился в конвульсиях. В раковине свалена немытая посуда: грязная чашка, обгоревшая корка, хлебные крошки на деревянной дощечке, на блюдце желтый налет растаявшего масла, испачканный нож и эмалированный кофейник, от которого несло гнилой мешковиной.
Я вернулся в комнату, обогнул диван-кровать и вошел в правую дверь. За нею была небольшая прихожая с открытым гардеробом и встроенным стеллажом. На полках лежали расческа и черная щетка с застрявшими в ней светлыми волосами. Тут же — баночка с тальком, карманный фонарик с треснувшим стеклом, пачка почтовой бумаги, ручка с открытым пером, пузырек чернил на промокательной бумаге, сигареты и спички в стеклянной пепельнице с несколькими окурками.
На полках этажерки были сложены носки, белье и носовые платки — все это без труда уместилось бы в одном чемодане. На плечиках висел темно-серый костюм, а под ним на полу стояла пара довольно пыльных черных башмаков.
Я толкнул дверь в ванную. Она приоткрылась примерно на фут и застряла. У меня защекотало в носу, губы застыли, и я почувствовал идущий изнутри неприятный, терпкий запах. Налег на дверь. Она поддалась, но не намного, как будто кто-то держал ее. Я просунул голову в щель.
На полу ванной комнаты он не помещался, поэтому ноги были согнуты в коленях и беспомощно разбросаны, а голова запрокинулась на каменный плинтус, тесно к нему прижимаясь. Коричневый костюм немного помялся, а из нагрудного кармана косо торчали темные очки. Как будто теперь они были ему нужны! Правая рука лежала на животе, а левая — на полу, ладонью вверх, с согнутыми пальцами. На правом виске под светлыми волосами багровел кровоподтек. Открытый рот был залит яркой, малиновой кровью.
Дверь держала его нога. Я нажал посильнее и с трудом протиснулся внутрь. Наклонился и провел пальцами по его шее, нащупывая сонную артерию. Так и не нащупал. Кожа ледяная. Так по крайней мере мне показалось. Я выпрямился, прислонился спиной к двери, сунул в карман стиснутые в кулаки руки и почувствовал едкий запах пороха. Бейсбол еще продолжался, но за двумя закрытыми дверями радио почти не было слышно.
Я стоял и смотрел на него. Теперь тебе от него никакого толку, абсолютно никакого. Нечего тебе здесь больше делать. Ты даже не знал его. Уходи отсюда, и поскорей. Я отодвинулся от двери, открыл ее и вернулся в комнату. На меня глянуло лицо в зеркале. Напряженное, перекошенное лицо. Я поспешно отвернулся, вынул плоский ключ, который дал мне Джордж Энсон Филлипс, потер его во влажных ладонях и положил под лампу.
Выходя, протер внутреннюю и внешнюю ручки двери. Шла первая половина восьмого тайма. «Доджеры» вели со счетом семь — три. Сильно подвыпившая женщина голосом, которому не могло помочь даже виски, горланила блатной вариант «Фрэнни и Джонни». Низкий мужской голос велел ей заткнуться, но она продолжала петь. За дверью напротив послышались быстрые шаги, раздался звук удара, визг, пение смолкло, а репортаж шел своим чередом.
Я сунул в рот сигарету, закурил, спустился по лестнице и в полутьме остановился перед указателем: «Управляющий. Комната 106». Черт меня дернул смотреть на этот указатель. Целую минуту я простоял перед ним, жуя во рту сигарету.
Повернулся и пошел в конец коридора. На маленькой эмалированной табличке значилось: «Управляющий». Я постучал в дверь.
