Раймонд Чэндлер - Высокое окно
— Значит, «Брешер» Мердока украден? — неожиданно выпалил он.
— Только не ссылайтесь на меня. Это тайна.
Тут он запустил палец в нос. Поймал себя на этом. Поморщившись, резким движением выдернул волосок. Посмотрел его на свет. А потом вперился в меня.
— Так сколько же заплатит ваш доверитель, чтобы получить монету назад?
Я перегнулся через стол и хитро, как умею, прищурился:
— Тысячу. А сколько заплатили вы?
— Вам, я смотрю, молодой человек, палец в рот не клади. — Тут его лицо сморщилось, подбородок подпрыгнул, плечи затряслись, и из груди вырвался гортанный крик, какой испускает петух, впервые закукарекавший после тяжелой болезни.
Он смеялся.
Через некоторое время смех прекратился. Лицо разгладилось, и старик опять уставился на меня своими черными, колючими, пытливыми глазами.
— Восемьсот долларов, — сказал Морнингстар. — Восемьсот долларов за старинный дублон Брешера. — Он фыркнул.
— Прекрасно. Монета у вас? На этом вы заработаете двести долларов. Совсем неплохо. Быстрый оборот капитала, вполне приличная прибыль — и все довольны.
— Здесь монеты нет. За кого вы меня принимаете? — Он вынул из жилетного кармана старинные серебряные часы на черном брелоке. Скосил на них глаза. — Давайте встретимся завтра в одиннадцать утра. Не забудьте захватить деньги. Не знаю, смогу ли я завтра отдать вам монету, но, если будете себя хорошо вести, я сам все улажу.
— Договорились, — сказал я и встал. — Все равно мне надо будет принести деньги.
— Если можно, подержанными банкнотами, — мечтательно произнес он. — Лучше всего двадцатками, но если случайно попадется бумажка в пятьдесят долларов, тоже ничего страшного.
Я хмыкнул и направился к двери. На полпути повернулся, пошел назад и перегнулся к нему через стол:
— Как она выглядела?
Удивился.
— Как выглядела девушка, которая продала вам монету?
Удивился еще больше.
— Хорошо, — сказал я. — Не девушка. У нее был помощник. Мужчина. Как выглядел мужчина?
Он сжал губы и опять построил из пальцев пирамиду.
— Мужчина средних лет, крупный, рост примерно пять футов семь дюймов, вес около ста семидесяти фунтов. Назвался Смитом. Синий костюм, черные туфли, зеленые рубашка и галстук, без шляпы. В нагрудном кармане коричневый носовой платок с каймой. Волосы темно-каштановые с проседью. На макушке лысина величиной с доллар. На челюсти шрам сантиметров пять в длину. Кажется, слева. Да, слева.
— Неплохо. Как насчет дырки на правом носке?
— Не додумался снять с него туфли.
— Досадная оплошность.
Он промолчал. С любопытством и неприязнью, словно новые соседи, мы пялились друг на друга.
Рядом с ним на столе по-прежнему лежала моя пятерка. Я протянул руку и схватил ее.
— Теперь она вам не нужна, — пояснил я. — Раз счет идет на тысячи.
Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Пожал плечами.
— Итак, завтра в одиннадцать утра, — сказал он. — И без глупостей, мистер Марло. Не думайте, что я не сумею себя защитить.
— Еще бы вы не сумели, — сказал я. — Тот, кто торгует динамитом, себя в обиду не даст.
Я вышел из кабинета, пересек пустую приемную, открыл входную дверь и тут же закрыл, не выходя наружу. Удаляющиеся по коридору шаги не помешали бы, но дверь в кабинет все равно закрыта, а на мне бесшумные туфли на каучуке. Надо надеяться, он обратил на них внимание. Ступая на цыпочках по потертому ковру, я подкрался к кабинету и спрятался между дверью и закрытой конторкой секретарши. Детский трюк, но иногда и он удается, особенно после долгих разговоров с взаимными уловками и подначками. Попытка не пытка. В случае неудачи опять начнем ехидничать — только и всего.
Трюк удался. Некоторое время было тихо, если не считать того, что он высморкался. Потом в полном одиночестве опять зашелся смехом больного петуха. Прочистил горло. Стул скрипнул, и послышались шаги.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась седая немытая голова. Застыла. Застыл и я. Затем голова втянулась, и на дверном косяке появились четыре грязных ногтя. Дверь закрылась, щелкнула и заперлась. Я облегченно вздохнул и приложил ухо к деревянной панели.
Опять скрипнул стулом. Затрещал диском, набирая номер телефона. Я рванулся к аппарату на конторке и поднял трубку. На другом конце провода послышались гудки. Шесть гудков. Затем мужской голос сказал:
— Да?
— «Флоренс-апартментс»?
— Да.
— Попросите мистера Энсона из комнаты 204.
— Подождите у телефона. Сейчас посмотрю.
Мы стали ждать. В трубку ворвался рев бейсбольного матча, который транслировался по радио. Приемник находился не рядом с телефоном, но все равно шум был сильный.
Затем я услышал глухой звук приближающихся шагов, громкий треск в трубке и голос:
— Его нет. Что-нибудь передать?
— Я перезвоню, — сказал мистер Морнингстар.
Я быстро положил трубку, метнулся к двери, бесшумно открыл ее и столь же бесшумно прикрыл, в последний момент взяв дверь на себя, так что щелчка собачки невозможно было услышать даже на расстоянии нескольких шагов.
Тяжело дыша, прошел по коридору и, прислушиваясь к себе, нажал кнопку лифта. Достал визитную карточку, которую дал мне в холле гостиницы «Метрополь» мистер Джордж Энсон Филипс. Заглядывать в карточку не имело никакого смысла. Адрес я помнил и так: Корт-стрит, 128, «Флоренс-апартментс», комната 204. Я просто стоял и ковырял карточку ногтем, пока из шахты, запыхавшись, не выполз старый лифт, который тарахтел, точно тяжелый грузовик на крутом повороте.
Было без десяти четыре.
8
Банкер-Хилл — старый город, гиблый город, жалкий город, подлый город. Когда-то, очень давно, это был богатый, привилегированный район Лос-Анджелеса. И сейчас еще в нем сохранилось несколько ажурных готических особняков с массивным крыльцом, обитыми дранкой стенами и высокими угловыми эркерами с витыми башенками. Теперь здесь меблированные комнаты. Некогда до блеска натертый паркет давно потрескался и поизносился, а широкие, просторные лестницы потемнели от времени и дешевого лака, которым покрывали десятилетиями собиравшуюся грязь. В высоких комнатах изможденные домохозяйки препираются с изворотливыми съемщиками. На просторных, прохладных галереях, выставив на солнце разбитые башмаки и уставившись и пустоту, сидят с отсутствующим видом невзрачные старики.
В старых домах и вокруг них разместились грязные забегаловки, итальянские фруктовые лотки, убогие жилища и кондитерские лавчонки, где продается кое-что похуже дешевых конфет. Попадаются и кишащие крысами гостиницы, где все постояльцы записываются Смитами и Джонсами, а ночной портье совмещает обязанности полицейского осведомителя и сводника.
