Лео Брюс - Дело для трех детективов
Маленький отец Смит пристально поглядел вверх, как праздный мальчик-пастух разглядывает облака. Я тоже поглядел в этом направлении и увидел то, что приковало его внимание. Из поперечной балки торчали два прочных стальных крюка для крепления гимнастических снарядов, но с них не свисало никаких канатов.
— Вы совершенно правы, — сказал я. — Теперь я вспомнил. Было два каната. У человека, который построил это здание, как говорил Феллоус, они были установлены так, чтобы он мог лазать по ним наперегонки с друзьями. А теперь их нет.
Вдоль стены лежала лестница.
— Странное место для лестницы, — заметил я. Но отец Смит не собирался отвечать. Как я заключил впоследствии, он сразу понял, что лестница была оставлена здесь, чтобы человек мог снять канаты.
Именно священник был впереди, когда мы шли к дому и вверх по лестнице на третий этаж, который становился для меня слишком хорошо знакомым. Отец Смит суетливо вбежал в яблочную комнату и, слегка сдвинув к плечу чёрную ткань, погрузил руку в бак с водой. Мгновение спустя второй канат, во всем подобный первому, был уложен рядом на полу.
Затем отец Смит уселся на деревянную скамью и в течение долгого, очень долгого времени ничего не говорил. Снаружи уже начало смеркаться, но в яблочной комнате всё ещё было достаточно светло, чтобы я мог видеть его круглые глаза, в которых застыло удивление, смешанное со страхом. Солнце опускалось, бросая красные и жёлтые отсветы, напоминающие обширное сражение между двумя армиями на холмах Испании.
А затем отец Смит произнёс:
— Вы никогда не задумывались, какие мерзкие вещи изобрели люди, чтобы убивать друг друга? А на что направили они уже имеющиеся дьявольские изобретения, такие как порох и газ? Но ни порох, ни газ, ни пистолет, ни яд не столь ужасны, как орудие, которое выбрал этот убийца.
— Я считал, что это было в высшей степени обычное орудие, — осмелился сказать я. — Нож.
— Вы говорите только об оружии. Я мыслил шире.
— Вы имеете в виду, что у него был сообщник?
— Я имею в виду, что у него их было семь.
— Семь! — я почти закричал, пораженный этим непонятным утверждением.
— Семь дьяволов, — произнёс маленький священник и стал печально раскачиваться из стороны в сторону.
— Но монсеньор Смит, — сказал я, — в чём отличие между оружием и орудием? Вы, конечно же, просто играете словами?
— Это слишком рискованная игра, чтобы я стал в неё играть. Я уж скорее развлёк бы мальчиков бомбой, про которую они думали бы, что это мяч, чем позволил бы себе смутить взрослых мужчин словом, в котором они видят предупреждение. Орудие может стать оружием, как нож в гильотине.
— Но тогда, если вы всё это понимаете...
— Но это же не так! — закричал отец Смит. — Я знаю оружие, и думаю, что знаю орудие. Но я должен быть уверен в том, кто убийца!
Теперь в яблочной комнате стало почти совсем темно, и я почувствовал, что пришло время вечернего чая. Я встал, чтобы подтолкнуть отца Смита к действиям. К моему облегчению, он тоже поднялся.
— Вы правы, — сказал он, — в этой комнате есть зло.
Он, казалось, больше не спешил и вниз спустился неторопливо. Когда мы вошли в гостиную, чтобы присоединиться к остальным, я смог услышать его мягкое бормотание себе под нос, и немного повернулся, чтобы расслышать слова:
— Король Брюс. Король Брюс,[23] — загадочно шептал маленький священник.
ГЛАВА 8
В глубоком кресле, стоящем в стороне от стульев, которые окружали чайный столик, развалился лорд Плимсолл с сигарой меж длинных пальцев и книгой в руке.
— Хороший экземпляр, — заметил он. — Это Платон Альда Мануция[24]. Я никогда прежде не видел издания 1513 года на пергаменте. Как вы знаете, Aльд и Мусурус подготовили его вместе и посвятили папе Льву X. Тот был настолько тронут, что возобновил привилегии, предоставленные Альду Александром VI и Юлием II. Ваш друг что-то вроде коллекционера?
— Полагаю, что да.
— Я тоже этим немного балуюсь, — заметил лорд Саймон.
Я подумал, что, если вспомнить некоторые из книг, которые украшали его коллекцию, это прозвучало довольно скромно.
— Да, я слышал. А тем временем у меня есть для вас некоторые новости.
Пока я рассказывал о татуировках, обнаруженных месье Пико на предплечье Феллоуса, Плимсолл продолжал невозмутимо листать страницы книги.
— Занятно, — признал он, — но не очень полезно. Мы хотим знать, кто совершил убийство, а не кто о нём думал.
Довольно разочарованный, я рассказал ему о драгоценностях в спальне Стрикленда и о газете с пометками на столе Феллоуса. Оба раза он кивнул и заметил:
— Очень может быть. Очень может быть.
И только когда я дошёл в своём рассказе до второго каната, который нашёл отец Смит, лорд Саймон вскочил на ноги.
— Второй канат? — воскликнул он. — Это неудобно. Это разрушает всё. Хотя... — Он сделал паузу. — Послушайте, Таунсенд, окажите мне услугу? Я хочу перенести один из этих канатов в гимнастический зал.
Хотя это означало ещё один подъём на третий этаж, я, конечно же, не мог отказаться. Вскоре мы уже протащили эту штуку через сад, и лорд Саймон, изящно балансируя на лестнице, повесил её на место. Спустившись и отступив к двери, он уставился на канат.
— Всё в порядке, — сказал сыщик, когда мы покинули гимнастический зал. — Всё хорошо. В принципе, я допускал такую возможность. — И он с удовольствием занялся сигарой.
Когда мы возвратились, маффины[25] были уже холодными, но я понимал, что расследование важнее любой еды. А кроме того, я знавал людей, которые после убийства вообще не ели по несколько дней.
Терстон ещё не появлялся, но я понял, что вечером ему придется присутствовать на дознании. Я был рад, что весь день он держался в стороне. Моё знание подобных ситуаций, почерпнутое из литературы, подсказывало, что мы все вели себя самым достойным образом, но я чувствовал, что человек, только что потерявший жену, не смог бы смотреть на всё нашими глазами.
Я вполне уяснил, что после убийства для всех в доме совершенно естественно присоединиться к сыщикам в увлекательной игре «найди улику», которая, похоже, полностью захватила нас. Не было ничего необыкновенного и в том, что три совершенно незнакомых человека расспрашивали слуг, полицейские подвергались насмешкам, а труп мог быть предоставлен для осмотра любому, кому было любопытно узнать, как именно он стал трупом.
Но когда я думал о человеке, для которого трагическое событие означает нечто большее, чем увлекательная загадка для гениальных сыщиков, эта традиция показалась мне несколько бестактной.
