Рекс Стаут - Одна пуля — для одного
И я воззвал к нему:
— Ради Бога, не произноси ни слова! Мне ты никогда ни в чём не признаешься. Так что прибереги вдохновение для других слушателей, для своего начальства. Многое зависит от тебя — об этом можно лишь сожалеть, но сожалением делу не поможешь. Надеюсь, ты без обид примешь теоретическую трактовку преступления. А она такова: убийца, одетый под Кейса, выжидает в верхней части парка, среди кустарника около половины седьмого; тут Кейс выезжает на тропу; если бы он вышиб Кейса из седла с некой дистанции, пускай даже короткой, лошадь понесла бы. Значит, он выходит вперёд, останавливает лошадь Кейса и даже берётся за уздечку, прежде чем спустить курок. Одна пуля — для одного… Потом он тащит тело в кустарник, чтоб с тропы никто ничего не заметил, — ведь любой ранний наездник может появиться с минуты на минуту, — скидывает плащ, прячет его под куртку, забирается на лошадь и едет по парку, применяясь к обычному графику Кейса. Через тридцать минут, приблизившись к этому месту, — я показал на тропу, выпрыгнувшую из кустов на обозрение, — он натыкается на тебя, а потом отправляется дальше, отсалютовав, как обычно, кнутом… Едва только скрывшись с глаз долой, он начинает спешить. Спрыгнув с лошади, понимая, что она сама найдёт дорогу домой, испаряется либо на автобусе, либо на метро. Цель — наискорейшее алиби: ему ведь трудно определить, как скоро обнаружат лошадь и примутся за поиски Кейса.
— Наверное, в протоколах записано с моих слов, что я видел Кейса, — косноязычно проговорил Хеферан.
— Плюнь и забудь, — убеждал я его. — Пусть твоя память будет чистой доской, на которую… — Здесь я оборвал себя, оставшись непогрешимым дипломатом, и глянул на часы — девять минут восьмого. — В то утро ты был на коне — или на ногах?
— Верхом.
— Тогда забирайся-ка ты лучше на коня, чтоб всё было как тогда. Давай уж соблюдём всё до точки. Запрыгивай! Вот он!!!
Признаю: казаки умеют садиться в седло. Через мгновение он уже красовался на лошади — в этакие сроки я и ногу в стремя не успел бы сунуть. Взор его был устремлён на тропу, выбегавшую из зарослей. Признаю также: гнедой смотрелся оттуда великолепно. Гордый изгиб шеи, лёгкий ход, как справедливо заметил Хеферан в прошлый раз. Я напрягся, пытаясь разглядеть лицо всадника, но безуспешно: на таком расстоянии у меня это не получилось. Синяя куртка — да, жёлтые бриджи — пожалуйста, ссутулившиеся плечи — ради Бога! Только не лицо.
Хеферан не проронил ни звука. Кода всадник преодолевал последние футы открытого пространства, я вновь сосредоточился на физиономии: сейчас всё должно было случиться, за крутым поворотом его ждут четверо — конная полиция.
И оно случилось, но только не то «оно», какого я ожидал. Гнедой исчез за поворотом ровно на полсекунды и тотчас же был опять здесь, одним прыжком, причём шея его утратила свой гордый изгиб. Ему и его всаднику узенькая тропа, видать, надоела вконец. Десять скачков он выдал в сторону от поворота, потом кинулся влево, блистательным рывком вылетел на траву и, показав нам хвост, понёсся напрямую к Пятой авеню. Тут же появилась четвёрка верховых копов — подобие кавалерийской атаки. Они по достоинству оценили манёвр гнедого, мигом лошади напряглись, прочертили футов десять по мягкому грунту, и вот уже они мчатся вослед гнедому.
Из-за рощицы с криками появились люди. Хеферан оставил меня. Лошадь его ринулась вниз по склону, чтоб влиться в погоню. С востока послышались выстрелы, и это меня доконало. Я готов был отдать годовое жалование, да что там — полцарства! — за коня, но, не имея ничего, я всё равно кинулся туда.
На спуске к тропе я перекрыл все рекорды, но дальше начался подъём, кроме того, пришлось продираться сквозь заросли, перелезать через заборы. Я шёл по прямой на шум, доносившийся с востока, — там состоялся второй раунд стрельбы. Наконец завиднелись границы парка, но я не различал ни малейшего движения, хотя звуки, казалось, всё приближаются, шум становится всё громче. Прямо передо мной выросла каменная стена, ограждавшая парк; не зная, где искать ворота, я забрался на стену и, налаживая дыхание, огляделся.
Передо мной были Шестьдесят пятая улица и Пятая авеню. Кварталом выше, напротив входа в парк, авеню заклинила кутерьма. Автомобили, преимущественно такси, концентрировались по обе стороны перекрёстка, а пешеходы продолжали надвигаться отовсюду. Над всем этим многообразием возвышались лошади. Кобылы — и гнедой. Он выглядел невредимым, чему я обрадовался. Обрадовался на бегу, пересекая мостовую. Седло гнедого пустовало.
Я продирался к эпицентру толпы, когда некто в мундире схватил меня за руку. Хеферан — я не я буду! — форменным образом пропел: «А ну-ка разрешите! Это Гудвин, помощник Ниро Вулфа!» Я был рад сердечно отблагодарить его, да дыхания не хватило. Продолжая путь, я наконец удовлетворил своё любопытство. Виктор Талботт, в синей куртке и жёлтых бриджах, по-видимому столь же невредимый, как его конь, стоял, а на нём висели представители городских властей.
Глава 15
— Надеюсь, вам будет приятно узнать, что ни один из счетов, которые вы выписали нашим клиентам, не придётся отправлять на тюремный адрес, — говорил я Вулфу вечером. — Это поставило бы нас в щекотливое положение.
Было чуть больше шести, он уже спустился вниз из оранжереи, и перед ним стояло пиво. А я выписывал счета.
— Бродайк заявляет, — продолжал я, — что просто покупал дизайны, которые ему предлагались, не ведая, каково их происхождение; пожалуй, эту точку зрения примут. Дороти пошла на соглашение с Поулом и не будет настаивать на иске об оскорблении личности. Что касается дел самой Дороти, то вы правы: состояние и так принадлежит ей. Саффорда и Одри нельзя карать всего лишь за то, что они выехали на прогулку в парк. Пускай даже они умолчали сей факт в показаниях.
— Кстати, если вас интересует, почему все они передают пятнадцать процентов нашего гонорара конюху, то спешу вам сообщить: он не конюх. Он владеет этой кавалерийской академией, чёрт побери, так что Одри вовсе не продешевила. Эта парочка сочетается браком на конском хребте.
— У вас какое-то предубеждение против любви, — упрекнул я его. — Талботт в неё верил — и пошёл во имя чувств на большой риск…
— Не занимайся самообманом, — прервал меня Вулф. — Это не единственный его мотив. Ему чудилось, что Кейс вот-вот узнает о краденых дизайнах.
Поправить меня — ещё не значит убедить, и я вернулся к списку расходов:
— У меня вопрос: зачем надо было пускать на ветер деньги, отправляя Сола и Орри к нью-йоркским портным?
— Я ничего не пускал на ветер! — рявкнул Вулф. Он возмущается, когда его обвиняют в излишних тратах. — Существовал ничтожный шанс, что мистер Талботт окажется ослом — и закажет свой наряд прямо здесь. Другой шанс открывали города, куда он за последнее время выезжал, — самый лучший шанс, разумеется, выпадал на долю самого отдалённого города. Итак, сперва я позвонил в Лос-Анджелес, и Юго-западное агентство закрепило за этим делом пять человек. Кроме того, Сол и Орри занимались многим другим. Сол выяснил, например, что комната мистера Талботта в гостинице расположена так, что он мог спускаться по лестнице к боковому выходу незамеченным. — Вулф откашлялся. — Сомневаюсь, что мистер Кремер подумал об этом. Ещё бы! Он принял на веру слова этого полисмена, будто тот видел Кейса на лошади целым и невредимым в десять минут восьмого.