Эдмунд Криспин - Шагающий магазин игрушек
— Я совершенно трезв, благодарю вас. Большое спасибо! — Кролик взял свой стакан, подтянул свой стул и уселся рядом с Кадогэном. — Прошу вас, не говорите так неуважительно о мисс Остин. Я читал все ее романы много-много раз. Их изящество, их дыхание высшей, прекрасной литературы, их острый психологический анализ… — он замолчал и одним глотком осушил свой стакан.
У незванного гостя было слабовольное худое лицо с зубами грызуна, воспаленными веками, светлыми жидкими бровями и низким лбом. Несмотря на теплый день, он был одет самым экстравагантным образом: меховые перчатки, два шарфа и, по-видимому, не одно пальто. Заметив изучающий взгляд Кадогэна, он сказал:
— Я очень чувствителен к холоду. — Он пытался держаться с достоинством. — А эта осенняя прохлада… — он замолчал, вытащил платок и высморкался. — Я надеюсь, что вы ничего не имеете против того, что я присоединился к вам, господа?
— Имеем, — раздраженно отрезал Фэн.
— Не надо быть грубым, прошу вас. Я сегодня такой счастливый. Разрешите мне угостить вас! У меня куча денег… Официант!
Официант появился у их столика.
— Два двойных виски и кружку пива!
— Право же, Джервас, я должен идти, — смущенно промямлил Кадогэн.
— Не уходите, сэр. Остановитесь! Отпразднуйте со мной!
Не было никакого сомнения в том, что человек-кролик здорово пьян. Он нагнулся вперед с видом заговорщика и понизил голос:
— Сегодня я избавился от своих мальчишек!
— А-а, — ничуть не удивленно откликнулся Фэн, — и куда же вы дели их трупики?
Кролик хихикнул.
— Э… Вы пытаетесь поймать меня. Я имею в виду своих учеников, школьников. Я ведь учи… Я был учителем. Бедным учителем. Удельный вес ртути 13,6, — нараспев заговорил он, — прошедшее время от «умереть» будет «умер».
Фэн с отвращением глядел на незнакомца. Официант принес заказанные напитки, и кролик заплатил за них из сильно потрепанного кошелька, не поскупившись на крупные чаевые.
— Ваше здоровье, господа! — сказал он, поднимая стакан. — Но я еще не представился. Джордж Шерман, к вашим услугам!
Он низко поклонился и чуть не уронил стакан, который Кадогэн едва успел подхватить.
— В данный момент, — задумчиво сказал мистер Шерман, — я должен был бы преподавать латынь в четвертом классе. А сказать вам, почему я не делаю этого? — он опять нагнулся вперед. — Вчера ночью, господа, я унаследовал большую сумму.
Кадогэн буквально подпрыгнул, а у Фэна расширились глаза. Видно в это утро наследники так и сыпались с неба.
— Очень большую сумму, — невнятно продолжал Шерман. — И что я сделал? А? Я пошел к директору и сказал: «Спавин, — сказал я, — ты властолюбивый дурак и горький пьяница, и я не хочу больше работать на тебя. Теперь я джентльмен с независимым положением и хочу очистить свои вены от засорившего их мела!» — Шерман довольно ухмыльнулся.
— Поздравляю, — сказал Фэн с опасным добродушием. — Поздравляю!
— Это еще не все! — произношение мистера Шермана ухудшалось с угрожающей быстротой. Он сказал «вше». — Я не один такой щщасливщик! О, нет! Есть и другие! — Он широко развел руками. — Много-много других. И вше-вше богатые, как Крезы. А одна из них, красивая девушка с лазурными глазами. Моя любовь, похожа на голубую розу, — запел он вдруг надтреснутым голосом. — Ззнаете, я попрошу ее выйти жа меня жамуж, хотя она всего-навсего продавщица. И дочка продавщицы. — Он с серьезным видом повернулся к Кадогэну. — Вы должны познакомиться с ней!
— С большим удовольствием.
— И правильно, — одобрительно сказал Шерман и опять затрубил в платок.
— Выпейте со мной, старина, — сказал Фэн, принимая эстафету дружбы на почве возлияния, и хлопнул Шермана по плечу.
— Я пплачу, — сказал тот и икнул.
Они опять выпили.
— Ах. — сказал Фэн, глубоко вздохнув. — Вы счастливчик, мистер Шерман. Как бы я хотел, чтобы у меня умер родственник и оставил мне кучу денег!
Но Шерман погрозил ему пальцем.
— Не ппробуйте выпытать у меня, я ничего не скажу. Поняли? Я держу рот закрытым. — Для иллюстрации он плотно закрыл рот, но тут же открыл снова, чтобы влить в него еще порцию виски. — Я поражен, — добавил он плаксиво, — после всего, что я жделал для вас. Пытаться выспрашивать меня! — лицо Шермана вдруг изменилось, голос ослабел и он схватился за живот. — Иззвините меня, господа, — сказал он, — я щщас вернусь! — Он встал, постоял немного, качаясь, как рожь на ветру, и засеменил неверной походкой по направлению к уборной.
— Мы из него много не вытянем, — мрачно сказал Фэн. — Когда человек не хочет рассказывать что-то, опьянение делает его более упрямым и подозрительным. Однако вся эта история — странное совпадение.
— «Сове и в перьях холодно», — процитировал Кадогэн, глядя вслед тощей закутанной фигурке.
— Да, — сказал Фэн, — как старик… О, моя шерстка! О, мои усики!
— Господи, что еще случилось? — с тревогой спросил Кадогэн.
Фэн вскочил со стула.
— Удержи Шермана здесь, — сказал он выразительно, — пока я не вернусь. Обрабатывай его при помощи виски. Говори с ним о Джейн Остин. Только не дай ему уйти.
— Но, послушай, я же собирался пойти в полицию…
— Не будь трусом. Ричард! Это же ключ! Нить! Я не имею ни малейшего представления, куда это приведет, но, клянусь, это ключ. Не уходи. Я недолго!
И Фэн вышел из бара.
Мистер Шерман вернулся на свое место более трезвым и осторожным, чем раньше.
— Ваш друг ушел? — спросил он.
— Ненадолго.
— А-а, — Шерман со смаком потянулся. — Восхитительная свобода! Вы не можете представить, что такое быть школьным учителем. Я видел сильных людей, которые не выдерживали. Это вечная война. Вы можете, если вам повезет, обуздывать мальчишек лет тридцать, но в конце концов они вас доконают!
— Это звучит страшно.
— Так оно и есть, страшно. Вы стареете, а они всегда в том же возрасте. Как император и толпа на Форуме.
Они заговорили о Джейн Остин. Тема для Кадогэна была трудноватой из-за слабого знакомства с автором. Однако Шерман восполнил этот пробел — у него хватало и знания предмета, и энтузиазма. Кадогэн чувствовал все увеличивающуюся неприязнь к этому человеку, к его мутным маленьким глазкам, торчащим вперед верхним зубам, к его взглядам на педагогику. Неоспоримо, мистер Шерман являл собой отталкивающий пример огромной жадности, внезапно получившей удовлетворение.
Он больше не упоминал ни о своем наследстве, ни о «других», которые разделили его с ним. Шерман разглагольствовал о литературе. Кадогэн вставлял односложные реплики, а сам раздумывал с некоторым нетерпением о нелепом поведении Фэна. Время приближалось к ланчу, и бар начал наполняться студентами, актерами и приезжими, остановившимися в гостинице. Гул голосов делался все громче, и лучи солнца, вливающиеся в готические окна, разрезали легкий туман табачного дыма на бледно-голубые треугольники.