Жорж Сименон - Преступление в Голландии
Наступила тишина. Полная, мертвая тишина. Здесь было даже нечто большее, чем тишина, — ожидание, временная остановка жизни.
Наконец шаги. Поворот ручки, и дверь приоткрылась.
Сначала Мегрэ увидел Ани, ее жесткий взгляд, затем около стола мужчину в рыжих гетрах и в костюме из грубого сукна.
Фермер Ливенс!
У камина, закрыв лицо руками, стояла г-жа Попинга.
Было ясно, что это непрошеное вторжение нарушило ход важного разговора, драматической сцены, возможно, спора.
На столе с большой узорчатой вазой посредине в беспорядке лежали письма, словно их бросили в порыве ярости.
Из всех троих наиболее оживленным казался фермер, но именно он первым надел на себя маску отчужденности.
— Я побеспокоил вас… — начал Мегрэ.
Никто ему не ответил. Никто не обратил внимания на его слова. Только г-жа Попинга, посмотрев вокруг заплаканными глазами, вышла из комнаты и торопливо направилась к кухне.
— Поверьте, я весьма сожалею, что помешал вам…
Наконец заговорил Ливенс, обращаясь к девушке по-голландски. Тон его был довольно резким, и комиссар не удержался от вопроса:
— Что он сказал?
— Что вернется. И что французская полиция… — Девушка с трудом искала нужные слова.
— Удивительно бесцеремонна, не так ли? — закончил за нее Мегрэ. — Мы уже имели случай познакомиться с месье…
Прислушиваясь к интонации Мегрэ, следя за выражением его лица, Ливенс пытался понять, о чем идет речь.
Комиссар взглянул на письма, увидел под одним из них подпись: Конрад.
Замешательство достигло предела. Фермер взял со стула шапку, но уходить не собирался.
— Он принес письма, которые ваш зять написал его дочери?
— Откуда вы знаете?
Черт возьми! В подобной ситуации, отвратительной до крайности, понять происходящее не составляло труда.
Пришел разгневанный Ливенс. Его провели в гостиную, где находились две перепуганные женщины. Ливенс начал рассказывать, бросил на стол письма.
Г-жа Попинга в ужасе закрыла лицо руками, отказываясь поверить, не в силах вымолвить ни слова.
Только Ани пыталась в споре противостоять мужчине.
В этот момент у входа постучали, все оцепенели, и Ани открыла дверь.
Восстанавливая картину, Мегрэ ошибся лишь в одном из персонажей. Г-жа Попинга, которую он представлял на кухне в состоянии крайней подавленности от услышанного и без сил, возвратилась довольно скоро и, как это бывает при наивысшем напряжении эмоций, совершенно спокойная.
Замедленным жестом она положила на стол письма, не бросила, а именно положила. Посмотрев на фермера, потом на комиссара, она хотела что-то сказать, но это ей удалось не сразу. Наконец она выдавила:
— Пора выносить приговор. Пусть кто-нибудь прочтет.
Лицо Ливенса залила краска. Истинный голландец, он не мог позволить себе броситься к письмам, которые притягивали его как магнит.
Женский почерк, голубоватая бумага. Конечно, письма Бетье.
Разница между двумя пачками бросалась в глаза. Писем Попинги, на одной страничке, в основном по пять-шесть строк, не насчитывалось и десятка.
Писем Бетье, длинных, написанных убористым почерком, было в три раза больше.
Конрад умер. Остались лишь две неравные пачки писем да куча бревен, свидетелей встреч на берегу Амстердипа.
— Успокойтесь, — попросил Мегрэ. — И неплохо бы прочитать эти письма без гнева.
В глазах фермера стояла глубокая печаль. Он уже все понял и непроизвольно шагнул к столу.
Мегрэ взял первое попавшееся под руку послание Попинги.
— Не сочтите за труд перевести, мадемуазель Ани.
Девушка, казалось, не слышала. Она смотрела на почерк, не говоря ни слова. Г-жа Попинга, степенно и с достоинством, взяла записку у нее из рук.
— Написано в училище. Число не указано. Сверху пометка: шесть часов. И текст:
Бетье, малышка!
Сегодня вечером не приходи — ждем директора на чашку чая.
До завтра. Целую.
Она взглянула на всех вызывающе спокойно, взяла другую записку и медленно прочитала:
Бетье, прелесть моя!
Прошу тебя, успокойся. Думай о будущем — жизнь такая длинная. У меня сейчас много работы: третий курс сдает экзамены. Сегодня вечером я занят.
Я тебя по-прежнему люблю, но, к сожалению, освободиться не могу. Что будем делать?
Не волнуйся. У нас все впереди.
Нежно обнимаю тебя.
Мегрэ хотел сказать, что этого достаточно, но г-жа Попинга взяла очередное послание:
— Пожалуй, это, последнее:
Бетье.
Так нельзя! Умоляю тебя, будь благоразумна. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет денег, а чтобы найти приличное место за границей, потребуется много времени.
Будь осторожна, не волнуйся. Главное — верить!
Ничего не бойся. Если случится то, чего ты так опасаешься, я выполню свой долг.
Я нервничаю, потому что сейчас много работы, а когда я думаю о тебе, то работаю плохо. Вчера директор сделал мне выговор, и я очень расстроен.
Завтра вечером постараюсь выйти из дому — скажу, что иду в порт взглянуть на норвежское судно.
Обнимаю тебя, малышка.
Г-жа Попинга обвела всех усталым взглядом. Ее рука потянулась к другой пачке, той, которую принесла она, и фермер вздрогнул. Она взяла письмо наугад.
Дорогой Конрад, как я тебя люблю!
Есть отличная новость: по случаю моего дня рождения отец положил на мой счет в банке еще тысячу флоринов.
Этого вполне достаточно, чтобы поехать в Америку — я узнала из газеты тарифы на пароход. Мы можем отправиться в третьем классе.
Что тебя удерживает здесь? Жизнь стала просто невыносимой. Я задыхаюсь в Голландии. Мне кажется, весь Делфзейл смотрит на меня с укором.
Но несмотря ни на что, я счастлива и горда принадлежать такому человеку, как ты!
Надо обязательно уехать до каникул: отец настаивает, чтобы я отправилась на месяц в Швейцарию, а я не хочу — тогда наш грандиозный план придется отложить до зимы.
Я купила учебники английского языка и уже выучила много фраз.
Скорее! Скорее! Нас ждет прекрасная жизнь, правда?
Нельзя больше оставаться здесь… Особенно теперь! Мне кажется, г-жа Попинга стала холодна со мной. И я боюсь Корнелиуса — он бегает за мной по пятам, а я не могу его огорчить. Очень милый, хорошо воспитанный мальчик, но как он глуп!
К тому же он совсем ребенок. Не то, что ты, Конрад!
Ты видел мир, знаешь жизнь.
А ведь всего лишь год назад, когда я появилась на твоем пути, ты даже не смотрел на меня! Помнишь?
И вот теперь у меня может быть ребенок. Твой ребенок!
Во всяком случае мог бы быть…
Но почему ты так изменился? Неужели ты меня разлюбил?..
Письмо было не закончено, но голос г-жи Попинга настолько ослаб, что она замолчала. Пальцы ее перебирали пачку писем. Она что-то искала.
