Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты
О. Старик сказал бы нам об этом. Дядюшка Жак честный человек и очень меня любит.
В. Вы утверждаете, господин Станжерсон, что после этого дядюшка Жак не покидал лаборатории? Что он все время оставался с вами?
О. Я уверен в этом. На этот счет у меня нет никаких сомнений.
В. Мадемуазель, когда вы вошли в вашу комнату, то сразу же закрыли дверь на замок и задвижку. Сколько предосторожностей! А ведь вы знали, что и отец, и слуга находятся здесь, рядом. Вы чего-то боялись?
Мадемуазель Станжерсон. Мой отец должен был вскоре отправиться в замок, а дядюшка Жак пойти спать. И потом, мне действительно было как-то не по себе.
В. Настолько, что вы взяли револьвер дядюшки Жака, ничего ему не сказав?
О. Это правда. Я не хотела никого пугать, тем более что мои страхи могли оказаться просто смешными.
В. Чего же вы боялись?
О. Я не могу вам точно ответить. Вот уже несколько ночей мне казалось, что я слышу шум, иногда шаги или треск ветвей. В ночь перед покушением, ложась спать около трех часов после нашего возвращения из Елисейского дворца, я остановилась у окна, и мне показалось, что я вижу тени…
В. Сколько теней?
О. Две тени, которые двигались вокруг пруда, затем луна зашла, и я больше ничего не видела. Все годы в это время я уже переселялась в замок и возвращалась к своим зимним привычкам. Но в этот раз я решила оставить павильон только после того, как мой отец подведет для Академии итоги своих работ по распаду материи. Я не желала, чтобы окончанию этого фундаментального труда помешали какие-нибудь перемены в нашем укладе. Оставалось всего несколько дней, и я не хотела рассказывать отцу о своих страхах, не рассказала я о них и дядюшке Жаку, который мог бы проговориться. Так как я знала, что он прячет свой револьвер в тумбочке, то без затруднений взяла днем оружие, когда старый добряк вышел. Потом я спрятала револьвер в ящике своего ночного столика.
В. У вас были враги?
О. Никаких.
В. Вы понимаете, мадемуазель, что эти необычные предосторожности кажутся очень странными?
Господин Станжерсон. Конечно, дитя мое, вот уж действительно странные предосторожности.
Мадемуазель Станжерсон. Говорю вам, что в течении последних двух ночей я была неспокойна, очень неспокойна.
Господин Станжерсон. Ты должна была сказать мне об этом. Это не простительно, мы могли бы избежать несчастья.
В. Закрыв двери Желтой комнаты, вы легли спать?
О. Да. И так как очень устала, то сразу же уснула.
В. Ночник оставался гореть?
О. Да, но он дает мало света.
В. Итак, мадемуазель, расскажите, что произошло.
О. Я не знаю, долго ли я спала, но вдруг я проснулась и громко закричала…
Господин Станжерсон. Да, да, ужасный крик. Он все еще стоит у меня в ушах.
В. Итак, вы громко закричали…
О. В моей комнате был человек. Он бросился на меня, схватил за шею и начал душить, я уже задыхалась, но тут моя рука нащупала в полупустом ящике ночного столика револьвер, который я туда положила. Он был заряжен. В этот момент человек повалил меня к подножию кровати и обрушил что-то на мою голову, но я выстрелила. Тотчас я почувствовала сильный, ужасный удар по голове. Все это, господин судебный следователь, произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю. Больше мне добавить нечего.
В. Больше ничего? И вы не имеете представления, каким образом преступник мог скрыться из вашей спальни?
О. Ни малейшего представления, и я больше ничего не помню. Нельзя же знать, что происходит вокруг вас, когда вы без сознания.
В. Он был большого роста или маленького?
О. Я видела только тень, которая показалась мне огромной.
В. Вы не можете больше ничем помочь следствию?
О. Я больше ничего не знаю. Человек напал на меня, а я в него выстрелила. Вот и все.
Здесь оканчивается допрос мадемуазель Станжерсон.
Мой друг с нетерпением ждал появления Робера Дарзака, который не замедлил явиться. Он слушал допрос мадемуазель Станжерсон в соседней комнате и с удивившей меня покорностью чуть ли не дословно пересказал нам его содержание. Благодаря поспешным карандашным заметкам, он с почти стенографической точностью воспроизвел вопросы и ответы.
В самом деле, Робер Дарзак, казалось, стал секретарем моего молодого друга и вел себя так, будто ни в чем не мог ему отказать.
Тот факт, что окно было закрыто, очень поразил Рультабиля, так же как и судебного следователя. Кроме того, Рультабиль попросил Дарзака повторить ему, как отец и дочь провели день накануне драмы. Обед в лаборатории также чрезвычайно заинтересовал репортера, и он заставил дважды повторить то место допроса, из которого следовало, что об этом знал только сторож, а также и то, как он об этом узнал.
— Вот допрос, который не продвигает дела вперед, — сказал я, когда Дарзак замолчал.
— Он его затрудняет, — заметил Дарзак.
— Он его проясняет, — произнес Рультабиль задумчиво.
IX. Репортер и полицейский
Мы все трое возвращались к павильону. В сотне метров от здания репортер остановил нас и, показав на небольшие кусты справа, заметил:
— Чтобы попасть в павильон, преступник вышел отсюда.
Так как вокруг имелись и другие кусты подобного рода, я позволил себе поинтересоваться, почему он выбрал именно эти. Рультабиль ответил, указав на дорожку, которая проходила вблизи кустов и вела к дверям павильона.
— Как видите, эта дорожка посыпана гравием, поэтому необходимо, чтобы, направляясь к павильону, человек прошел именно здесь, так как на мягкой земле его следов нет. Не летел же он по воздуху. Значит, он шел по гравию, на котором его следы не сохранились. По этой дорожке ходят, конечно, многие, потому что она ведет из павильона в замок самым коротким путем. Неувядающие зимой кусты лавра и бересклета служили убийце надежным убежищем, пока тот не смог направиться к павильону. Спрятавшись в кустах, он видел, как оттуда вышли профессор и его дочь, а затем и дядюшка Жак. Гравий насыпан почти до окна вестибюля. Следы, параллельные стене, следы, которые мы сейчас увидим и которые я уже видел, доказывают, что преступнику надо было сделать только один шаг, чтобы оказаться напротив окна, оставленного распахнутым стариной Жаком. Он подтянулся на руках и оказался в вестибюле.
