Анна Грин - Кто убийца?
– Да, узнала бы.
– Хорошо, — сказал тот, отпуская ее движением руки, и, обращаясь к присяжным, прибавил: — Теперь вы, господа, услышали показания всех обитателей этого дома.
В эту минуту к нему подошел Грайс, коснулся его руки и прошептал что-то на ухо, затем вернулся на свое место, сунул правую руку в карман и устремил свой взор на люстру. Я едва дышал от страха: неужели он передал коронеру слова, подслушанные нами наверху?
– Мисс Левенворт, — сказал коронер, обращаясь к Элеоноре, — вы говорили нам, что вчера вечером не заходили к своему дяде и вообще не были у него в комнате. Вы готовы подтвердить это?
– Конечно.
Коронер посмотрел на Грайса, тот вытащил из кармана перепачканный чем-то черным платок.
– Странно, — продолжал коронер, — а между тем вот этот платок, принадлежащий, очевидно, вам, был найден сегодня утром в комнате убитого.
На лице Мэри отразилось отчаяние; Элеонора оставалась совершенно спокойной, заметив лишь:
– В этом нет ничего удивительного, поскольку сегодня утром я побывала в этой комнате.
– И оставили его там?
На этот вопрос она ничего не ответила.
– Когда вы оставили его там, он был таким же грязным, как теперь?
– Разве он грязный? Покажите мне его!
– Конечно, но для начала выясним, каким образом он попал в комнату вашего дяди.
– Он мог, например, пролежать в этой комнате несколько дней, — ведь я говорила, что часто там бывала. Но прежде дайте посмотреть, действительно ли это мой платок, — проговорила Элеонора, протягивая руку.
– Должно быть, ваш, поскольку он помечен вашими инициалами, — сказал коронер, в то время как Грайс передавал ей платок.
– Эти грязные пятна, — воскликнула она в ужасе, — ведь они похожи…
– Они похожи на то, на что должны походить. Если вы когда-нибудь чистили револьвер, то должны это знать, мисс Левенворт.
Она с чувством крайнего отвращения бросила платок на пол и горячо воскликнула:
– Я ничего не знаю об этом, господа! Это, конечно, мой платок, но… — Она не докончила фразы и только повторила: — Я ничего не знаю.
На этом ее допрос закончился. Снова вызвали кухарку и спросили, когда она в последний раз стирала этот платок.
– Этот платок? — пробормотала та. — Как-то на неделе… — И она взглянула на свою госпожу умоляющим взором.
– Когда именно?
– Я хотела бы забыть это, мисс Элеонора, но не могу, это ведь единственный такой платок в целом доме: я стирала его позавчера.
– Когда вы его выгладили?
– Вчера утром, — ответила женщина, запинаясь.
– А когда отнесли его в комнату мисс Элеоноры?
Кухарка поднесла кончик передника к глазам.
– Вчера днем, с другим бельем, перед самым обедом. Я, право, не могла не сказать правду, мисс Элеонора, — проговорила она, рыдая.
Коронер отпустил свидетельницу и вновь обратился к Элеоноре с вопросом, что она может прибавить к только что услышанному. Та лишь судорожно сжала руки, молча покачала головой и почти без чувств опустилась в кресло. В комнате возник неописуемый переполох; я обратил при этом внимание на то, что Мэри не поспешила на помощь к кузине, а предоставила эти хлопоты Молли и Кэт. Несколько минут спустя бедняжка настолько оправилась, что смогла встать. Девушку проводили в ее комнату, при этом я заметил, что вслед за ней вышел какой-то господин высокого роста и представительной наружности.
Один из присяжных предложил прервать заседание; по-видимому, коронер также желал этого, поскольку он встал и объявил, что следующее заседание назначается на завтрашний день, на три часа пополудни. В комнате остались мисс Мэри, Грайс и я.
Глава IX
Открытие
Мэри Левенворт, все время неподвижно сидевшая на своем месте, откуда она могла наблюдать за всем происходившим в комнате, вдруг быстро встала и удалилась в дальний угол, где никто не мог бы помешать ей предаваться своему горю.
Когда я снова обратил внимание на Грайса, тот стоял и рассматривал кончики пальцев. При моем приближении он опустил руки, очевидно, убедившись в том, что пальцев у него ровно столько, сколько надо, и слабо улыбнулся, что в сложившихся обстоятельствах, конечно, не могло считаться особенно благоприятным знаком.
– Я, разумеется, не могу вас упрекнуть ни в чем, — сказал я, подходя к сыщику, — вы имели право действовать так, как вам казалось верным, но скажите, разве вы поступили не жестоко? И без того ее положение было крайне опасным, а вам понадобилось еще показать этот проклятый платок. Разве эти грязные пятна служат доказательством того, что именно она убила своего дядю?
– Мистер Рэймонд, — проговорил Грайс, — мне, как сыщику, поручили расследовать это дело, и можете быть уверены, что я доведу его до конца.
– Разумеется, — поспешил я согласиться, — и я вовсе не собираюсь упрекать вас за это, но не можете же вы утверждать, что это невинное очаровательное существо способно на подобное гнусное деяние? Подозрение, высказанное другой особой женского пола, не может ведь служить…
Но сыщик перебил меня:
– Вы здесь рассуждаете, в то время как «другая особа женского пола», как вы назвали лучшее украшение нью-йоркского общества, сидит там и заливается слезами. Идите к ней и постарайтесь утешить.
Я с удивлением взглянул на него, но поскольку Грайс говорил, по-видимому, совершенно серьезно, то я послушался его, подошел к Мэри и сел рядом с ней.
– Мисс Левенворт, — начал я мягко, — конечно, в данной ситуации никто не в состоянии вас утешить, особенно чужой вам человек, но не забудьте, что вещественные доказательства не всегда играют решающую роль в таких сложных вопросах, как этот.
Она вздрогнула и поспешила взять себя в руки, потом, глядя мне прямо в глаза, проговорила медленно и задумчиво:
– Нет, вещественные доказательства не всегда так важны, как кажется, но Элеонора этого не знает. Она так запуталась… — С этими словами Мэри судорожно сжала мою руку. — Как вы думаете, грозит ли ей какая-нибудь опасность? Неужели ее… — Она не могла говорить дальше.
– Мисс Левенворт, — проговорил я, многозначительно указывая ей глазами на сыщика, — что вы хотите этим сказать?
Она поняла мой жест и тотчас стала вести себя совершенно иначе.
– Я не понимаю, что вы имели ввиду, когда сказали, что ваша кузина запуталась? — спросил я ее довольно равнодушным тоном.
– Я хотела сказать, — ответила она решительно, — что Элеонора невольно или сознательно отвечала на все вопросы, предложенные ей, в таком духе, что можно было заподозрить, будто она знает об этом ужасном убийстве больше, чем говорит. Она ведет себя так, — продолжала девушка шепотом, но все же настолько громко, что ее слышали все находившиеся в комнате, — будто старается во что бы то ни стало скрыть что-то, но ведь этого не может быть. Хотя Элеонора и я… мы не особенно дружны, ничто не заставит меня поверить, что она знает об этом убийстве больше, чем я. Не может ли кто-нибудь — хоть вы, например, — сказать ей, что ее поведение невольно возбуждает, если уже не возбудило, подозрение. И затем объясните ей, — прибавила Мэри еще тише, — что вещественное доказательство нельзя считать решающим в этом деле.
