Элен Макклой - Две трети призрака
Маленькая Гизела в пижаме и тапочках бежала по лестнице вслед за матерью и с последней ступеньки прыгнула прямо в объятия отца.
— Вам правда нужно ехать?
— Боюсь, что да. И сейчас же. Мы опаздываем.
— Подожди, я оставлю Эмме телефон, — сказала большая Гизела и пошла на кухню.
Эмма взяла в свои руки хозяйство Виллингов, когда они переехали в Коннектикут. Раньше у Бэзила служил ее дед.
— Не беспокойтесь, мэм, — сказала Эмма. — На ужин у нас есть цыпленок и вафли, а в половине восьмого мы ляжем спать.
Гизела надела ботинки, набросила на плечи меховую накидку, взяла перчатки и вязаный шарф, поцеловала напоследок дочь в теплые губки и поспешила к машине, где ее уже ждал Бэзил, соскабливавший с «дворников» лед.
Он взглянул на нее при свете фонаря.
— Ты похожа на юную русскую великую княжну урожая тысяча девятьсот четырнадцатого года.
— Настоящие русские княжны того времени, — ответила Гизела, — почти всегда одевались, как их английские гувернантки.
Несколько мгновений колеса крутились на льду, предательски прятавшемся под тонким слоем снега. Но Бэзилу удалось вывести машину на дорогу. В машине было тепло, уютно гудел мотор, фары просверливали светлые туннели в темноте. Они были на дороге одни и чувствовали себя почти как жители Аляски или Сибири. Плохая погода превращала их поездку в приключение.
— Что там будет? — спросила Гизела. — Все будут говорить о литературе и искусстве с большой буквы?
— Об искусстве и литературе обычно говорят издатели, — ответил Бэзил, — а художники и писатели — только о гонорарах и договорах. И еще будут сплетничать. Как, вы не знаете, что Том Джонс, тот, который всегда издавался у Липпинкоттов, перешел к другому издателю, а Мэри поехала в Лас-Вегас разводиться, чтобы выйти замуж за Билла Смита, агента Тома?
— Те, к кому мы едем, тоже против условностей?
— Еще как за! Никто так не придерживается условностей, как хорошо обеспеченные представители богемы.
Дорога пролегала по долине, и они видели только туман — серый, пенистый, неподвижный, как тяжелый дым, не пропускавший света дальше, чем на четыре-пять футов, отчего машина еле ползла.
Гизела решила не отвлекать мужа болтовней и стала думать о радостях своей жизни — Бэзил, маленькая Гизела, замечательный дом и даже предстоящий вечер. Может быть, он вовсе не будет таким скучным.
Через двадцать минут они добрались до Вестона и принялись читать имена на почтовых ящиках.
— Пока ты одевалась, я позвонил Тони, — сказал Бэзил. — Его ящик третий за вторым указателем.
— Тони? Разве ты хорошо его знаешь?
— Мы довольно часто встречались, готовили мою книгу к печати. Но дело не в этом. Театральная манера называть всех без исключения по имени перешла и в литературную среду.
— А как мне прикажешь называть его жену?
— Черт! Как же ее зовут? Изабел? Нет. Франческа? Кажется, нет. Лучше не гадать. Послушаем, как ее будут называть другие.
— Вот ящик. Э. Ф. Кейн-младший.
— Энтони Френсис.
Бэзил повернул руль.
— Их дом на холме, — сказал он. — Надеюсь, они посыпают дорогу песком.
Вскоре Виллинги оказались возле каменного дома с ярко освещенными окнами. Бэзил нажал кнопку звонка, и, пока они ждали, холод пробрал их до костей.
Дверь отворил Вашингтон Ирвинг, самый известный поставщик продуктов и обслуживающего персонала в округе. Его приветствие отличалось таким естественным сочетанием достоинства и почтительности, какое бывает только у слуги-негра, а избавление прибывших от верхней одежды было настоящим священнодействием.
Через несколько минут Виллинги вошли в большую шикарную гостиную.
Полированный дубовый паркет под ногами, сияющий белизной высоченный потолок, три стены, выкрашенные в белый цвет, и сплошное стекло со стороны сада. В центре гостиной — бассейн с золотыми рыбками, окруженный растениями в медных ящиках. Изысканная обивка кресел и диванов, старинные люстры и никаких украшений. Свободное пространство и безукоризненный порядок. Здесь все на месте, подумала Гизела, все продумано и ничто не забыто. Нет ни книги на подлокотнике кресла, ни детской игрушки на коврике перед камином, ни начатой пачки сигарет на журнальном столике. Книг вообще не видно, детей, наверное, нет, сигареты — в большой сигаретнице из кедра с серебром, с инициалами Э. Ф. К.
Тони Кейн с двумя мужчинами стоял в стороне от других гостей возле фонтана. Они походили на заговорщиков. Три женщины и еще один мужчина расположились в другом конце комнаты. Все были как-то сами по себе и то ли смущены чем-то, то ли недовольны. Одна из дам отделилась от группы и в сопровождении мужчины подошла к Виллингам. Высоко поднятый подбородок и твердый шаг не могли скрыть едва сдерживаемую истерику.
— Вы, наверное, Гизела Виллинг? Я очень рада, что вы приехали. Я — Филиппа Кейн.
Филиппа была на несколько дюймов выше Гизелы, и ее глаза показались гостье такими же зелеными, как украшавшие ее изумруды.
— Здравствуйте, Бэзил, — продолжала Филиппа, — я так давно вас не видела. Вы знакомы с Морисом Лептоном?
Маленький смуглый мужчина улыбнулся.
— Я читал ваши работы, — сказал Бэзил. — Точнее, моя жена их читает. Она просто изучает «Книжные новинки недели».
— В поисках эссе Мориса Лептона, — добавила Гизела.
— Дорогая миссис Виллинг, я смущен вашим вниманием, — ответил Лептон. — Во-первых, вы сказали не «рецензии», а «эссе», во-вторых…
Бэзил увидел, что его жена, как всегда, сама в состоянии позаботиться о себе, и направился к хозяину дома. За то время, что они не виделись, Тони слегка потолстел, слегка постарел, но у него было все то же приятное лицо и та же искренняя улыбка, которые принесли ему удачу в издательском мире.
— Теперь, когда вы живете за городом, у вас должно быть больше времени, чтобы писать, — сказал он Бэзилу. — Как насчет еще одной книги? Что-нибудь вроде «Психопатологии измены»? Знаете, этакая мешанина из Фукса, Хисса, Вурджесса и Маклина, и добавить туда побольше подсознательного.
Бэзил покачал головой, и Тони представил ему двух других мужчин.
— С Гасом Веси вы, кажется, знакомы. А это Амос Коттл.
Гас Веси показался Бэзилу моложе Тони и годами, и какой-то понравившейся ему наивностью. Повернувшись к Амосу Коттлу, он понял, почему подумал о заговорщиках. Чествуемый писатель был совершенно пьян, и его издатель с агентом образовали заслон с явным намерением присмотреть за ним, чтобы он не выглядел дураком.
Амос старался изо всех сил. Он ухитрялся ровно держаться и довольно четко произносить слова, хотя его налитые кровью глаза никак не желали смотреть прямо.
