Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти
Генри Джеймс, припомнилось ему, по поводу собственной близкой кончины выразился приблизительно следующим образом: «Итак, вот она наконец здесь, эта Важная Персона!» Если Бероун тоже думал о смерти в подобных выражениях, то он выбрал неподходящее место для встречи с важным визитером. Площадь комнаты не превышала двенадцати квадратных футов и была освещена флуоресцентной лампой, пересекавшей вдоль почти весь потолок. Дневной свет проникал сюда только через два высоко расположенных фигурных окна. Снаружи окна были затянуты защитной сеткой, напоминавшей проволочное ограждение курятника; скопившаяся на ней за многие десятилетия грязь превратила оконные панели в нечто вроде сотов из позеленевшей сажи. Мебель тоже выглядела так, будто ее годами постепенно собирали, стаскивая сюда предмет за предметом: кто-то, видимо, что-то дарил, что-то находили на свалке или выуживали из оказавшихся никому не нужными останков давно забытого благотворительного базара. Под окнами напротив входа стоял старинный дубовый письменный стол с тремя ящиками в правосторонней тумбе, на одном ящике недоставало ручки. На столе лежали простой деревянный крест и потрепанная книга записей в кожаном переплете. Трубка старомодного черного телефонного аппарата была снята с рычага и валялась рядом.
— Похоже, это он ее снял, — сказал Массингем. — Кому хочется, чтобы в момент, когда собираешься перерезать себе горло, зазвонил телефон?
— Или это сделал убийца, чтобы трупы как можно дольше не обнаружили. Если бы отцу Барнсу пришло в голову позвонить сюда и телефон бы не ответил, он, чего доброго, явился бы сам — посмотреть, не случилось ли чего с Бероуном. А если в трубке слышались гудки «занято», он бы просто решил, что Бероун весь вечер говорит по телефону.
— На трубке мог остаться отпечаток ладони, сэр.
— Вряд ли, Джон. Если это убийство, то мы имеем дело не с дураком.
Продолжая осмотр комнаты, Дэлглиш выдвинул верхний ящик — в нем лежали стопка белой писчей бумаги, дешевой, с отпечатанным типографским способом названием церкви наверху, и набор конвертов. Кроме этого, в столе не обнаружилось ничего интересного. У левой стены были аккуратно составлены штабелями разнокалиберные парусиновые и металлические стулья; вероятно, ими пользовались во время заседаний приходского церковного совета. Рядом стоял металлический шкаф с пятью выдвижными ящиками, а чуть дальше — небольшой застекленный книжный. Дэлглиш откинул крючок и, открыв дверцу, убедился, что внутри — собрание старых требников, религиозных брошюр и буклетов, рассказывающих об истории церкви Святого Матфея. Мягких кресел было всего два, по одному с каждой стороны камина: небольшое коричневое с продранной кожей и накладной лоскутной подушкой и обшарпанное, более современное, с мягким сиденьем. Один стул у левой стены был вынут из штабеля. На его спинке висело белое полотенце, на сиденье стояла коричневая холщовая сумка с расстегнутой молнией. Массингем осторожно заглянул внутрь и сказал:
— Пижама, запасные носки, полотняная салфетка, в которую завернуто полбуханки нарезанного хлеба экологически чистого производства, и кусок сыра. По виду — рокфор. Еще яблоко. Сорта «кокс», если это имеет значение.
— Вряд ли. Это все?
— Да, сэр. Никакого вина. Что бы он ни собирался здесь делать, на свидание это не похоже — во всяком случае, не с женщиной. Да и с чего бы ему, имея в своем распоряжении весь Лондон, выбирать это место? Кровать слишком узкая, никаких удобств.
— Что бы он здесь ни искал, не думаю, что это был комфорт.
Дэлглиш перешел к камину. Простая деревянная полка на ажурных железных опорах с узором в виде виноградных гроздьев на вьющихся лозах располагалась в центре правой стены.
Для обогрева комнаты камином не пользовались, должно быть, уже несколько месяцев, отметил он. На каминном поддоне спереди был установлен электрический очаг в виде высоких языков пламени и искусственных углей под ними, огороженный вогнутой задней стенкой и имевший горелку с тройной спиралью. Дэлглиш осторожно сдвинул его и увидел, что на самом Деле камином недавно пользовались: кто-то пытался сжечь в нем ежедневник. Тот лежал на решетке поддона открытый, странички свернулись и почернели. Несколько листков явно вырвали, чтобы сжечь их отдельно; хлопья черного пепла опали сквозь решетку и лежали на куче мусора, состоявшего из полуобгоревших спичек, угольной пыли, катышков шерсти с ковра, — все это скопилось на дне очага за долгие годы. Синяя обложка ежедневника с четко вытисненными цифрами, обозначавшими год, оказалась более стойкой к огню — слегка обгорел лишь один уголок. Тот, кто пытался сжечь ежедневник, очевидно, спешил, если только в его задачу изначально не входило уничтожить лишь отдельные страницы. Дэлглиш ничего не тронул — это была работа для Ферриса, специалиста по обследованию места преступления; тот уже нетерпеливо топтался в проходе. Хорек терпеть не мог, когда кто-нибудь, кроме него, осматривал место преступления, и Дэлглишу показалось, что он даже сквозь стену почти осязаемо ощущает его нетерпеливое желание поскорее приступить к работе. Он низко склонился, чтобы получше рассмотреть мусор под решеткой, и среди лохмотьев почерневшей бумаги заметил использованную безопасную спичку — ее несгоревшая половинка была чистой и белой, как если бы ею только что чиркнули.
— Должно быть, этой спичкой они поджигали ежедневник, — сказал Дэлглиш. — Но если так, то где коробок? Пошарь, пожалуйста, у него по карманам, Джон.
Массингем подошел к пиджаку Бероуна, висевшему на крючке, прибитом на внутренней стороне двери, и осмотрел оба наружных и внутренний карманы.
— Портмоне, сэр, паркеровская ручка и связка ключей. Ни зажигалки, ни спичек.
В комнате спичек тоже нигде видно не было.
С возрастающим волнением, в котором оба отдавали себе отчет, они направились к письменному столу и тщательно осмотрели пресс-папье. Оно тоже, должно быть, стояло здесь давно. На его розовой промокательной бумаге, обтрепанной по краям, вкривь и вкось, налезая друг на друга, отпечаталось множество давно выцветших клякс и следов от написанных разными чернилами слов. Неудивительно, подумал Дэлглиш: теперь большинство людей пользуются шариковыми ручками, а не чернилами. Однако, приглядевшись повнимательнее, он заметил, что кто-то писал чернильной авторучкой совсем недавно. Поверх старых отпечатков вдоль поверхности промокашки дюймов на шесть шли более свежие следы от ломаных строк, написанных черными чернилами. В том, что этот отпечаток был новым, сомневаться не приходилось. Дэлглиш подошел к пиджаку Бероуна и извлек из его кармана авторучку. Она была тонкой, элегантной, супермодной, заправлена черными чернилами. Даже если буквы, отпечатавшиеся на промокашке, разобрать не удастся, идентичность чернил лаборатория установить сможет. Но если Бероун что-то писал и промокал написанное, то где теперь эта бумага? Сам он от нее избавился? Порвал и спустил в унитаз? Сжег вместе с листками из дневника? Или кто-то другой нашел ее — вероятно, пришел специально, чтобы найти, — и то ли уничтожил, то ли унес с собой?
