Филлис Джеймс - Первородный грех
Велма Питт-Каули оглядела комнату с раскрытым теперь секретером, бросила взгляд на стопки бумаг на столе и сказала:
— Господи, и так ужасно сидеть здесь, в ее квартире, а вам еще пришлось копаться в ее вещах! Я понимаю, вы должны были это сделать, это ведь ваша работа. Но это выглядит жутко. Такое впечатление, что она присутствует здесь в гораздо большей степени, чем когда реально здесь находилась. Не могу отделаться от ощущения, что вот-вот услышу, как ее ключ повернется в замке, и она войдет, увидит, что мы тут натворили, и поднимет скандал.
— Боюсь, насильственная смерть — всегда вторжение в личную жизнь, — вздохнул Дэлглиш. — И часто она устраивала скандалы?
Будто не услышав вопроса, миссис Питт-Каули сказала:
— Знаете, чего бы мне сейчас и правда хотелось? На самом деле мне очень нужно выпить горячего, крепкого черного кофе. Наверное, это невозможно?
Она посмотрела на Кейт, и Кейт ответила:
— На кухне стоит банка с кофе в зернах, а в холодильнике — неоткрытая пачка молока. В принципе следовало бы обратиться в ее банк за разрешением, но я думаю, никто возражать не станет.
Поскольку Кейт не выказала намерения немедленно отправиться на кухню, Велма одарила ее долгим, задумчивым взглядом, как если бы оценивала возможную вздорность новой машинистки, а затем, пожав плечами и потрепетав в воздухе пальцами, решила проявить благоразумие:
— Впрочем, я полагаю, лучше не стоит, хотя сама-то она в этом уже не будет нуждаться, правда ведь? Не могу сказать, что мне так уж хочется воспользоваться какой-нибудь из ее чашек.
— Само собой разумеется, — сказал Дэлглиш, — что нам крайне важно как можно больше узнать о миссис Карлинг. Поэтому мы очень признательны вам за то, что вы согласились встретиться с нами сегодня утром. Смерть ее не могла не потрясти вас, и мы понимаем, как нелегко вам было прийти сюда. Но это действительно важно.
Голос и взгляд миссис Питт-Каули выразили глубочайшее чувство:
— О, я очень это понимаю. Я хочу сказать, что абсолютно понимаю, почему вы должны задавать мне всякие вопросы. Вне всякого сомнения, я помогу вам всем, чем смогу. Что вы хотели узнать?
— Когда вы услышали эту новость?
— Сегодня утром, чуть раньше семи, как раз перед тем, как ваши люди позвонили и попросили меня встретиться здесь с вами. Мне звонила Клаудиа Этьенн. Разбудила меня, по правде говоря. Не очень-то приятно с такой новости день начинать. Она могла бы и подождать, только я думаю, ей не хотелось, чтобы я прочла об этом в какой-нибудь вечерней газете или услышала, когда в агентство приду. Вы же знаете, как быстро у нас в городе сплетни разлетаются. В конце концов ведь я — литагент Эсме, то есть я хочу сказать — я была ее литагентом, и я думаю, Клаудиа полагала, что я должна одной из первых узнать об этом и что именно она должна мне об этом сообщить. Это странно. Это самое последнее, чего можно было бы от Эсме ожидать. Но конечно, это и было самое последнее, что она сделала. О Господи, простите, пожалуйста! В такие минуты что бы ты ни сказал, все кажется неподобающим.
— Так что эта новость вас удивила?
— Разве не так всегда и бывает? Понимаете, даже когда люди угрожают, что покончат с собой, и в конце концов исполняют свою угрозу, это всегда кажется удивительным, каким-то нереальным. Но Эсме! Да еще убить себя таким способом! Я хочу сказать — это не самый удобный способ уйти из жизни. Клаудиа вроде бы не совсем уверена была в том, как умерла Эсме. Сказала, что как будто Эсме повесилась на ограде у Инносент-Хауса, а труп обнаружили в воде. Так она что — утонула или удавилась, или что вообще-то произошло?
— Возможно, что миссис Карлинг умерла от утопления, — ответил Дэлглиш, — но мы не узнаем истинную причину смерти, пока не будет проведена аутопсия.
— Но это ведь было самоубийство? Я хочу сказать, вы ведь в этом уверены?
— Мы ни в чем пока не уверены. Вы можете припомнить что-нибудь, из-за чего миссис Карлинг могла бы захотеть покончить счеты с жизнью?
— Она была расстроена тем, что «Певерелл пресс» отказалось издать «Смерть на Райском острове». Думаю, вы об этом слышали. Но ею владел скорее гнев, чем отчаяние. Просто бешеный гнев. Я могу представить себе, что она захотела как-то отомстить издательству, но не самоубийством же! Кроме всего прочего, для этого нужна смелость. Я не хочу сказать, что Эсме была трусихой. Но я почему-то не могу представить себе, как она вешается или бросается в реку. Выбрать такую смерть! Если она и в самом деле хотела покончить с собой, существуют гораздо более легкие пути. Возьмите Соню Клементс. Вы, конечно, про это знаете. Соня Клементс убила себя снотворным и спиртным. Я бы тоже так сделала. И Эсме, если подумать, тоже.
— Но в качестве публичного протеста это выглядело бы менее эффектно, — возразила Кейт.
— Не так драматично, я согласна. Но что толку в драматическом публичном протесте, если тебя при этом нет и ты не можешь им насладиться? Нет, если бы Эсме решила покончить с собой, она совершила бы это в постели: чистые простыни, вся комната в цветах, самая нарядная ночная рубашка, полная достоинства прощальная записка на прикроватной тумбочке. Создавать прекрасную видимость — это был ее конек.
Кейт, вспомнив комнаты самоубийц, куда ее срочно вызывали, — рвоту, запачканные простыни, гротескно застывшие в смерти тела — подумала, что самоубийство в реальности весьма редко бывает столь же полным достоинства, как в воображении, и спросила:
— Когда вы виделись с ней в последний раз?
— Вечером, на следующий день после смерти Жерара Этьенна. Пятнадцатого октября, в пятницу.
— Здесь или у вас в агентстве? — спросил Дэлглиш.
— Здесь, в этой самой комнате. Вообще-то все получилось случайно, я не планировала к ней заходить. Я должна была обедать с Дикки Малчестером из издательства «Герн и Иллингуорт» — надо было обсудить одного клиента, и мне пришло в голову, что его фирму может заинтересовать «Смерть на Райском острове». Шансов было мало, но они стали время от времени принимать к печати некоторые детективы. Когда я ехала в ресторан, как раз мимо этого дома, я заметила, что на боковой дорожке есть места, где можно машину поставить, и подумала, что могу зайти, взять у Эсме ее экземпляр рукописи. Движение на улицах было не таким напряженным, как я предполагала, и у меня оказалось лишних десять минут. Мы не разговаривали с тех пор, как умер Жерар. Странно, правда, как всякие мелочи определяют наши поступки? Я, может, и не потрудилась бы зайти к ней, если бы не заметила свободное место для парковки. А еще мне хотелось услышать реакцию Эсме на смерть Жерара. От Клаудии я не очень-то много узнала. Вот я и подумала, что Эсме могла разузнать какие-то подробности. Сплетни — это был ее конек. Хотя я тогда не так уж много времени могла потратить. Главная причина была — рукопись забрать.
