Майк Эшли - Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
Кругом стояла тишина. На тропинку за чередой буков не ступала ничья нога. В саду не порхала ни единая птица, не жужжало ни единое насекомое. О положении вещей в доме, который мы отлично видели в сиянии полной луны, говорили только два освещенных окна, повыше и пониже. Задернутые занавески первого скрывали спальню, где я навещал своего таинственного пациента. Второе окно, частично находившееся ниже уровня земли, относилось к кухне, где слуга, несомненно, готовил хозяину легкий ужин, рекомендованный мною.
Устроившись поудобнее, насколько это было возможно в таких обстоятельствах, и не без удовольствия ощущая в кармане тяжесть револьвера, я приготовился к долгому бдению. Рядом время от времени ворочался Холмс. Он не так блестяще сохранял неподвижность, как в ходе наших былых дежурств такого же свойства, ибо его конечности наверняка ныли от ударов вчерашней благонамеренной дубинки слуги-иностранца, сейчас, должно быть, хлопочущего у плиты.
Впрочем, наша вахта оказалась значительно короче, нежели я предполагал. Прошло едва ли полчаса, когда ночную тишину неожиданно нарушил резкий голос, раздавшийся позади нас:
– Не шевелить. Одно движение – выстрелю.
По сильному иностранному акценту я сразу узнал этот голос. Он принадлежал верному слуге мистера Смита. Пытаясь не дать ему повода пальнуть нам в спину (куда он сейчас наверняка целил), я как можно спокойнее заговорил:
– Боюсь, вы уже не в первый раз проявляете ненужное рвение. Может быть, вы узнали мой голос, как я узнал ваш. Я доктор Ватсон, лечащий врач вашего хозяина. Здесь же – мой друг Шерлок Холмс, о котором вы, вероятно, слышали.
– Вы наш доктор?
Я лежал, застыв как изваяние, и слышал, как позади меня шуршат листья под чьими-то шагами. Несколько мгновений спустя лицо слуги чуть не уткнулось в мое.
– Да, – произнес он. – Это вы. Хорошо. Я сторожил, потому что тут бродить много злодеев. Заметил в кустах движение. Не понравилось. Значит, тут только вы и друг. Это хорошо.
– Вы правильно сделали, – похвалил его Холмс. – Мне приятно думать, что, кроме нас, у графа есть еще один бдительный страж.
– У графа? – переспросил слуга. – У какого графа?
– Да у вашего хозяина, дружище. Незачем притворяться, тут никого больше нет. Мы с доктором Ватсоном отлично знаем, что там, в доме, никакой не мистер Смит, а совсем другой человек – не кто иной, как граф-палатин Иллирийский.
Холмс понизил голос, произнося это имя, однако его таинственность была воспринята самым неожиданным образом: угрюмый слуга вдруг оглушительно расхохотался.
– Мистер Смит, мой мистер Смит – граф Иллирийский? – задыхаясь, выговорил он наконец. – Хозяин очень много путешествовал, я начал у него служить, еще когда он в Австрии, но он никогда и шагу не ступил в Иллирию. Могу в этом уверить, господа. А что он граф и палатин…
Слуга снова зашелся смехом, громко разносившимся в ночном воздухе.
Не знаю, что Холмс сделал бы, чтобы заставить этого парня замолчать, и как бы он отозвался на столь наглое заявление: в эту самую минуту со стороны дома послышался другой голос, слабый и дрожащий:
– Что такое? Что там творится? Это ты, Джозеф?
Мой пациент явно уже достаточно оправился от своего недомогания, чтобы рискнуть лично выяснить, почему в его саду поднялся такой шум.
– Это доктор, сэр, и еще, сэр, здесь его друг, у которого очень странное мнение.
При звуках успокаивающего голоса слуги мой пациент двинулся к нам через лужайку. Шерлок Холмс выступил из кустов ему навстречу. Высокая фигура моего друга внушительно вырисовывалась в серебристом лунном свете. Двое сошлись в самой середине лужайки.
– Добрый вечер, – отчеканил Холмс. – С кем имею честь?
Он выбросил вперед руку. Мой пациент в ответ протянул свою. Но тут мгновенным змеиным броском Холмс, вместо того чтобы пожать руку, схватился за средний палец и сорвал с него кожаный чехольчик.
При ярком свете луны я впервые увидел этот палец, до сей поры скрытый от меня. На нем не оказалось никакого монаршего перстня, да и странно носить его на правой руке. Явившийся нам забавно сморщенный палец мог бы вызвать некоторую брезгливость у человека, не имеющего отношения к медицине.
– Так вы не граф-палатин Иллирийский? – запинаясь, пробормотал Холмс. За долгие годы нашей дружбы я никогда не видел его таким обескураженным.
– Граф-палатин Иллирийский? – повторил мистер Смит. – Уверяю вас, любезный сэр, я вовсе не он. Как вам могла прийти в голову такая мысль?
* * *Мы возвращались в Лондон последним поездом. Лишь когда состав достиг окраин столицы, Холмс заговорил:
– Сколько раз я вам твердил, Ватсон: перед тем как выносить суждение, нужно учесть все факторы, имеющие отношение к той или иной ситуации. Я повторял это дюжины раз. Тем непростительнее с моей стороны было сознательно привнести в эту хартфордширскую историю факт, который являлся не чем-то реальным, а плодом моего жадного воображения. Мой дорогой друг, вынужден признаться вам: никаких сообщений о беспорядках в Иллирии не появлялось.
– Я знал, Холмс. Обнаружил это по чистой случайности.
– И ничего не сказали?
– Я вам доверился. Как и всегда.
– Надеюсь, до сих пор я не обманывал вашего доверия. Но бездействие для меня – настоящее проклятие, друг мой. Нехватка стимулов вынудила меня прибегнуть к обману. Вы с самого начала были правы насчет вашего пациента, Ватсон. Это обычный человек, страдающий от обычного расстройства нервов. Не более того. Да, вы были правы, Ватсон, а я ошибался.
Выслушав его, я пожелал, как всей душой желаю и сейчас, чтобы эти слова никогда не были сказаны. Чтобы их никогда не понадобилось произносить.
Дэвид Лэнгфорд Отвратительная история о красной пиявке
– Наш клиент, Ватсон, будет выглядеть немного нервным и переутомленным, – заметил Шерлок Холмс, продолжая читать “Таймс”.
Мы были одни, но я привык к загадкам, которыми мой друг любил удивлять окружающих. На всякий случай я взглянул в окно – только дождь нарушал покой Бейкер-стрит в этот тоскливый серый день. Я настороженно прислушался, и вот настал мой черед самодовольно сказать:
– Ага! Чьи-то шаги за дверью. Не тяжелые, поскольку я их не слышу, но весьма быстрые, о чем можно судить по ритмичному скрипу неплотно прилегающей, хвала Провидению, половицы.
Холмс отложил газету и улыбнулся:
– Отлично! Но не надо путать Провидение с предусмотрительностью. Скрип половиц – имитация “соловьиного пола” [61] , как такой настил называют на Востоке. Я не раз имел случай убедиться в его полезности.
Поскольку моя гипотеза о неплотно прилегающей половице потерпела крах, я молчал, и тут раздался робкий стук в дверь.
