Джон Карр - Убийство арабских ночей
— «Тысячи и одной ночи»?
— Да. Ну, вы понимаете. Али-Баба, Аладдин и все остальные. Только — и это злит меня — по словам моего отца, доктор интересуется ими отнюдь не как историями. Он даже не знает, что они представляют собой сказки, а пытается проследить их историческое происхождение и все такое. Припоминаю, я пыталась прочесть его статью в «Азиатском журнале» об одной сказке Арабских Ночей, где люди превращаются в рыб — в белых, синих, желтых или красных рыб, понимаете, в зависимости от того, кем они были — мусульманами, христианами, иудеями или магами. Доктор Иллингуорд предположил, что именно поэтому Мухаммед какой-то там приказал в 1301 году мусульманам, христианам и иудеям носить тюрбаны разного цвета. Я не совсем уверена, так ли это было, но знаю, что статья его была ужасно ученая и тягомотная.
Она сжимала пальцы, чтобы успокоиться, и очень старательно пыталась увести меня от темы разговора. Какой именно темы?
— А что же, — спросил я, — они собирались изучать сегодня вечером до того, как вашему отцу пришлось уйти?
— Изучать?
— Да. Насколько я понимаю, это был отнюдь не светский прием. Откровенно говоря, мистер Маннеринг признался мне: «Мы собирались ограбить могилу» и спрашивал, верю ли я в привидения.
Из-за массивных бронзовых дверей раздался гулкий удар, эхо которого заставило ее подпрыгнуть. Пока отзвук удара катился по музею, глаза ее наполнились страхом, но я успел задать свой последний вопрос.
Глава 4
«ЗДЕСЬ ДОЛЖЕН БЫТЬ ТРУП»
Я сбежал вниз и отодвинул засов на дверях. Хоскинс, воинственно раздувая усы, вошел с таким видом, словно ожидал наткнуться на труп прямо на пороге. Вместе с ним прибыли доктор Марсден, судмедэксперт нашего участка, Кросби, дактилоскопист, фотограф Роджер и два констебля. Предупредив их, что надо искать угольные отпечатки, которые Роджеру предстоит сфотографировать, я проинструктировал их в общепринятом порядке. Констебль Мартин остался у дверей, а констеблю Коллинсу было поручено обыскать помещение (хотя в этом не было смысла). Роджер и Кросби сразу же стали заниматься трупом, и я не мог ознакомиться с содержимым карманов жертвы, пока они не покончили с предварительным осмотром.
Хоскинс отвел меня в сторону.
— Я прихватил с собой его светлость — то есть мистера Маннеринга, — и он сидит в машине, — конфиденциальным шепотом сообщил он мне. — Приказать ли Джемисону, чтобы он доставил его сюда?
— Подождем. Что он сказал, когда пришел в себя?
Сержант не скрывал своего удивления:
— Сообщил мне, что у него слабое сердце, и показал пузырек с таблетками. Что же до того, был ли он испуган, — да, он, сэр, с виду полностью изменился, когда я рассказал об этом старике — Белых Бакенбардах — и что у нас с ним произошло…
— Вы ему это рассказали?
— Мне пришлось, сэр! А что еще оставалось делать, когда человек спрашивает, за что он задержан. Думаете, сэр, это его смутило? Да нет же! Он рассмеялся и хохотал без умолку. — Хоскинс осклабился. — Вроде как после обморока у него что-то сдвинулось в мозгу. Затем, когда вы сообщили по телефону об убийстве и о человеке с черными бачками, он очень заинтересовался и пришел в возбуждение, но какого-то испуга в нем не наблюдалось. Он продолжал трепаться без умолку, рассказывал нам о тугах-душителях в Ираке или где-то там, которых он помогал полиции ловить, хотя, — Хоскинс доверительно подмигнул, — между нами говоря, я-то думаю, что он отчаянный врун. Понимаете, сэр, мы-то его раскололи с этой запиской. Так приказать Джемисону доставить его?
— Прежде мы должны кое в чем разобраться. Пройдем в зал и скажите мне, является ли этот человек тем же самым, который пытался вас задушить около музея.
Хоскинс с серьезным видом прошествовал в зал. Увидев Мириам Уэйд, которая все еще стояла прислонившись к ковру на стене — успокаивая ее, я кивнул, — сержант присвистнул. Когда я сказал ему, кто она такая, по выражению его лица стало ясно, что ситуация вызывает у него опасения. Затем он уставился на тело.
— Нет, сэр, — сказал он после того, как, прищурившись, осмотрел труп. — Это не тот самый.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверен, сэр! Сами посмотрите! У этого округлое лицо и нос, что называется, еврейского типа, а старик, который спрыгнул со стенки…
— Стоп-стоп. Он в самом деле был стар?
Хоскинс надул щеки:
— Н-нет, сэр… понимаете, не в том смысле, что я могу поклясться. Я и сам думал об этом, а теперь и вы спрашиваете. Но в другом я уверен. У него было длинное, худое лицо, такие называют лошадиными. И еще приплюснутый нос. Он ничем не походил на этого парня. Могу присягнуть, что это разные люди. — Он подтянулся. — Какие будут приказы, сэр? Я сменился, но если уж, так сказать, я вляпался в это дело…
Что ж, с этим мы разобрались. Значит, в одном месте оказались два человека с накладными бакенбардами. Не мог я понять лишь одного: дело от этого упростилось или усложнилось; скорее всего, второе. Я воочию представил клуб любителей фальшивых бакенбардов, которые лунными ночами собираются в музее восточного искусства. Но этого не могло быть…
— Дайте-ка мне это письмо, — попросил я.
Хоскинс бережно протянул его. Оно представляло собой лист из обыкновенного блокнота, сложенный в плотный четырехугольник, одна сторона была чем-то основательно измазана. Я развернул его. Прозаическая машинопись; сверху аккуратно выведено слово «Среда», за которым шли странные строчки.
«Дорогой Г.
Здесь должен быть труп — и труп настоящий. Образ смерти значения не имеет, но труп должен быть. Я бы хотел убийство — тот ханджар с ручкой из слоновой кости произведет соответствующее впечатление; но можно и удушение, если оно покажется предпочтительнее…»
(Далее следовало несколько зачеркнутых слов, и на этом записка обрывалась.)
Я напряг все свои извилины, пытаясь понять, что это значит. Сержант Хоскинс прочел мои мысли.
— Какой-то полный идиотизм, не так ли, сэр? — осведомился он. — Вы заходите к «Лайонз» выпить чаю, и вас — фу! — встречает убийство. Вот как здесь. Что скажете?
— Черт побери, Хоскинс, — проворчал я, — здесь что-то не то. Вы когда-нибудь читали текст, менее чем этот, напоминающий призыв к небесам о крови и смерти?
Хоскинс задумался:
— Видите ли, сэр, не могу утверждать, что знаю, как на самом деле должен звучать такой призыв к небесам. Похоже, адресат обязан принять послание близко к сердцу. Но не могу не признать, что мне это все просто отвратительно.
— Где вы нашли записку?
