Джерард Келли - Потерянные рассказы о Шерлоке Холмсе (сборник)
– Позвольте выразить вам признательность, месье Фонтэн. Благодаря вашим ясным, подробным, исчерпывающим показаниям, надеюсь, нам удастся достаточно быстро раскрыть это преступление.
– Так, значит, речь все-таки идет о преступлении? – ахнул я.
– Совершенно верно, Уотсон. Предчувствие меня не обмануло. Я это понял уже через несколько минут после того, как вошел в обеденный зал.
– Ну не томите, Холмс! – взмолился я. – Расскажите, к каким выводам вы пришли.
Холмс опустился на свободный стул, стоявший напротив трупа, и сложил ладони замком.
– В письме, полученном месье Фонтэном, шла речь об ужине, в ходе которого Иеремия Брентвуд собирался встретиться тет-а-тет с уважаемой замужней дамой.
– Да, именно так, – подтвердил я.
– В том-то и дело, Уотсон, что не так, – отрезал Холмс. Показав рукой на стол, он продолжил: – Прошлой ночью Иеремия Брентвуд встретился за ужином не с женщиной, а с мужчиной. Насколько я могу судить, речь идет о беззубом нервном американце средних лет, курящем кубинские сигары. – Холмс повернулся к ресторатору и добавил: – Именно он, этот американец, заказал у вас ужин и расплатился за него. Он, а не Брентвуд.
Месье Фонтэн раскрыл от изумления рот. Надо сказать, я уже привык к выдающимся дедуктивным способностям Холмса, поэтому мне удалось держать себя в руках, однако, признаться, я был поражен не меньше француза.
– Но откуда вы это узнали? – всплеснул руками ресторатор.
– Все улики на столе. Чего здесь непонятного?
– Но как вы догадались, что Брентвуд ужинал с мужчиной, а не с женщиной? – продолжал изумляться месье Фонтэн.
– Вряд ли покойный молодой человек согласился бы на полночное свидание с беззубой женщиной, которая курит сигары, – улыбнулся великий сыщик.
– Может, сигару курил сам Брентвуд, – возразил я.
– Сильно сомневаюсь, – покачал головой Холмс. – Посмотрите на положение окурка в пепельнице: он направлен обугленным концом к Брентвуду. Я никогда не видел, чтобы курильщик клал сигару в пепельницу зажженным концом к себе. В подобном случае он сильно рисковал бы обжечь себе пальцы, автоматически схватившись за него, всякий раз, когда решит сделать очередную затяжку. Кроме того, я не замечаю на пальцах покойника следов никотина.
– А если он пользовался мундштуком?
– И где вы его видите? – полюбопытствовал Холмс. – Кроме того, мундштук оставляет на сигаре характерный след, а в нашем случае он отсутствует. Равно как и другие следы.
– Ага, теперь мне понятно, как вы догадались, что у курильщика недостает зубов! – воскликнул я.
– Великолепно, Уотсон, вы делаете успехи. У Брентвуда великолепные зубы, поэтому напрашивается вывод, что у его собеседника зубов нет. О его проблемах с зубами свидетельствует и выбор блюд: суп без гренок, мягкие булочки с паштетом…. А что было заказано на второе? Омлет! Где же мясо, где дичь, где хотя бы рыба? И наконец, десерт – из ягод и мягких слив. Согласитесь, меню весьма красноречивое!
– Разумеется, – кивнул я. – Но почему вы решили, что ужин заказал именно неизвестный, а вовсе не Брентвуд?
– С одной стороны, об этом говорит выбор кушаний, – ответил Холмс. – Но есть и другие косвенные улики. Например, вам должно быть известно, что письма, пусть даже отпечатанные на машинке, люди подписывают сами. В нашем случае напечатана была даже подпись. Кроме того, автор письма предложил по завершении ужина кинуть ключ от ресторана в почтовый ящик, где его и нашел месье Фонтэн. Брентвуд не мог этого проделать, поскольку на тот момент был уже мертв. Соответственно, напрашивается вывод, что это сделал кто-то другой – тот, кто на самом деле послал письмо.
– После ваших объяснений ход событий очевиден и мне, – признался я.
– Для меня он был очевидным сразу, – пожал плечами Холмс.
– Но почему вы решили, что неизвестный – американец средних лет? – перебил его месье Фонтэн.
– Не думаю, что в Лондоне много молодых беззубых американцев, – отозвался Холмс. – Кроме того, основываясь на собственном опыте, могу сказать, что люди пожилые редко оказываются участниками преступлений. Пламя страстей, что часто становится движущей силой, толкающей на злодеяние, с возрастом затухает. Почему неизвестный – американец? Это лишь моя догадка. Видите ли, наши заокеанские кузены имеют одну особенность. В процессе приготовления пищи они склонны измельчать ее так, чтобы потом, во время трапезы, не пользоваться ножом. Если вы посмотрите на стол, то увидите, что нож неизвестного девственно чист и находится там же, где его оставил месье Фонтэн, когда накрывал на стол. А вот вилка как раз грязная и лежит в одной из тарелок. В принципе для таких блюд нож и не нужен, однако англичане так свыклись с ним, что всегда пускают его в ход за столом, даже когда едят омлет. Именно так и поступил Брентвуд. У него и вилка, и нож грязные.
– Браво, Холмс! – воскликнул я.
– А откуда вы узнали, что Брентвуд англичанин? – спросил Фонтэн.
– Я только что просмотрел его документы. Они лежали у него в бумажнике, – пояснил Холмс.
– Но почему вы решили, что незнакомец – человек нервный? – не унимался ресторатор.
– А вы сравните его салфетку с салфеткой Брентвуда, – предложил Холмс. – Видите, салфетка Иеремии измята куда меньше, тогда как салфетка незнакомца выглядит так, словно ее то и дело комкали и скручивали. Обратите внимание, на ней имеются даже пятна никотина, которым были перепачканы пальцы незнакомца, что свидетельствует о силе, с которой он сжимал ткань. Человек спокойный и уравновешенный так себя не ведет.
Мы с месье Фонтэном согласно закивали. Вдруг Шерлок Холмс резко наклонился и схватил бокал, стоявший ближе всего к нему. Внимательно осмотрев его и даже понюхав, великий сыщик фыркнул:
– Уотсон, я болван! Если я впредь буду выказывать хотя бы малейшие признаки самодовольства, вы имеете полное право угостить меня пинком по седалищу.
Не дожидаясь моей реакции на эти слова, Холмс повернулся к ресторатору и вопросил:
– Скажите, пожалуйста, друг мой, какие вина вы выбрали к каждой из перемен блюд?
Фонтэн взял со стола одну из бутылок и ответил:
– В качестве аперитива я подал это великолепное белое эльзасское вино. За ним должен был последовать сотерн из Сент-Круа-дю-Мон – это вино изумительно подходит для фуа-гра. Для второго я остановил выбор на этом каберне-совиньон, который вы, англичане, называете кларетом. Это каберне из деревушки Марго, что в районе О-Медок в Бордо. Изумительно! – Фонтэн поцеловал кончики сложенных щепотью пальцев, как это обычно делают французы. – Ну и наконец десерт. Что может быть лучше, чем это белое сладкое «кото-дю-лайон»? C’est magnifique![6]
