Анне Хольт - Госпожа президент
— Где чертежи? — спросил Петер Салхус, глядя на начальника полиции.
— Чертежи отеля?
Салхус кивнул.
— Они у нас. Я распоряжусь, чтобы тебе немедля предоставили копии.
— Спасибо. — Примирительным жестом Салхус протянул руку. Бастесен, помедлив, пожал ее.
Было уже начало третьего. О Хелен Бентли по-прежнему ни слуху ни духу. И по-прежнему даже неизвестно в точности, когда она пропала. И ни начальник Службы безопасности, ни начальник ословской полиции еще не знали, что поэтажные планы отеля «Опера», которые они штудировали в унылом здании на Грёнланнслейр, 44, не вполне соответствовали действительности.
6
Проснулся он оттого, что в ухе было полно блевотины.
От мерзкой вони свербело в носу, и он попробовал привстать. Руки не слушались. Он рухнул на прежнее место. Н-да, это уж чересчур. Еще и блевать начал. Успел забыть, когда его последний раз выворачивало от всей этой дряни, которую он в себя вливал. За многие десятилетия желудок притерпелся и не восставал. Остерегался он только денатурата. Денатурат — это смерть. Два года назад, ловко провернув дельце с контрабандой, он вместе с двумя собутыльниками загремел в больницу. Отравление метанолом. Один кореш помер. Второй ослеп. Сам он через пять дней оклемался и двинул домой, живехонький. Врач сказал, что ему чертовски повезло.
Привычка, подумал он тогда. Очень полезная штука.
Но денатурата с тех пор остерегался.
В квартире царил жуткий бардак. Он это знал. Не мешало бы что-то предпринять. А то ведь соседи начали жаловаться. На вонищу в первую очередь. Надо маленько прибрать, иначе выставят на улицу.
Он снова попробовал подняться.
Черт. Перед глазами сплошная круговерть.
В паху сильная боль, в волосах блевотина. Если спустить ноги с дивана, то, возможно, встать все-таки удастся. Кабы не этот треклятый рак, все бы обошлось. Он бы не блевал. И имел бы силы встать.
Медленно, стараясь не напрягать жалкие остатки мускулатуры на тщедушном теле, он сдвинул ноги с дивана к журнальному столику. Постепенно привел себя в более-менее вертикальное положение, опершись коленками на скомканный половик и припав грудью к диванному сиденью, словно в молитве.
Телевизор орал слишком громко.
Он вспомнил, что включил его, когда под утро явился домой. Смутно вспомнил и что кто-то стучал в дверь. Сердито, со всей силы, н-да, эти окаянные соседи вечно донимали его — то спозаранку, то за полночь. К счастью, больше ничего не произошло. В такой день, как нынче, полиции недосуг тащиться сюда да забирать старого алкаша.
— Да здравствует Семнадцатое мая! Ура! — натужно просипел он, кое-как взгромоздившись на диван.
— По-прежнему точно неизвестно, когда президент Бентли исчезла из гостиницы…
Голос ведущего ножом вонзался в измученные мозги. Он попытался разыскать пульт в тарараме на столике. Пакет картофельных чипсов опрокинулся на старые газеты и купался в пиве из перевернутой вверх дном банки. Почти целую пиццу, которую он накануне получил в подарок от кореша и приберег на праздник, кто-то изрядно подъел. Только вот непонятно — кто.
— Насколько известно редакции «Ежедневного обозрения», американский президент…
Да-а, а ведь ночка выдалась отличная, по всем статьям.
Настоящая выпивка, не чета всегдашней паршивой водяре да самогону. Ему досталось целых пол-литра «Аппер тен». И сказать по правде, это еще не все. Он перехватил кой-чего у других, украдкой, конечно, только раз вспыхнула небольшая потасовка. Но это нормально, обычное дело промеж корешей. Когда попойка кончилась, он еще пару чекушек прикарманил. Харримарри слова бы не сказала супротив. Харримарри — баба своя в доску. Ей здорово повезло, когда та полицейская и ейная богатенькая лесба подобрали ее и взяли к себе домработницей. Живет она теперь в западном Осло, впору нос задрать. Но Харримарри не из таковских, она помнит, откуда вышла. И хотя носа не высовывает из квартиры, сидит там как в крепости, но денежки Верит в Бурет присылает, дважды в год. 17 Мая и на Рождество. Тогда вся давняя компашка гуляет напропалую. Пируют как порядочные.
После такой роскошной пирушки он бы никак не должен чувствовать себя настолько паршиво.
Дело не в выпивке, всему виной окаянный рак яичек.
Когда он под утро, должно быть часа в четыре, тащился домой, над фьордом разливался прямо-таки волшебный свет. Само собой, выпускники горланили вовсю и выпендривались, но в спокойные мгновения он нет-нет да и присаживался отдохнуть. На лавочке, а не то на ограде возле мусорного бака, где нашел целехонькую, непочатую бутылочку пива.
Свет весной такой чистый, красивый. Деревья казались словно бы дружелюбнее, и даже машины сигналили не так злобно, когда его раз-другой резко занесло на проезжую часть и водителю пришлось жать на тормоза.
Осло — его город.
— Полиция просит всех, кто, возможно, что-то видел…
Черт, да куда же запропастился пульт?
Ах, вот он. Наконец-то. Под пиццей запрятался. Он убавил громкость и снова плюхнулся на диван.
— Бог ты мой, — растерянно пробормотал он.
На экране показывали одежду. Синие брюки. Ярко-красный жакет. Туфли, самые обыкновенные с виду.
— …по данным полиции, именно так была одета президент Бентли, когда исчезла. Очень важно…
На часах тогда было десять минут пятого.
Он аккурат посмотрел на башенные часы возле старой Восточной дороги и тут заметил ее. Ее и двух мужиков. Она была в красном жакете, но для выпускницы старовата.
Ох, блин, как же болит в паху!
Кто-то пропал?
Ночка выдалась хоть куда. Он, конечно, крепко поддал, но был вполне в своем виде, раз сумел через весь город добраться до дома, и наелся досыта, и чувствовал себя хорошо. Улицы разукрашены цветными гирляндами, чистота кругом, это он тоже заметил.
Вонища от блевотины — сущий кошмар. Надо что-то делать. Прибрать маленько. Отмыть, чтоб на улицу не вышвырнули.
Он закрыл глаза.
Треклятый рак. Впрочем, все равно помирать, не от одного, так от другого, думал он. Ничего не попишешь. Ему всего шестьдесят один, но, если вдуматься, в общем-то достаточно.
Он медленно завалился на бок и крепко уснул, снова угодив ухом в блевотину.
7
— …таковы обстоятельства.
Премьер-министр откинулся на спинку кресла. В просторном кабинете воцарилась тишина. Едва уловимая влажная дымка висела в воздухе. Не мешало бы проветрить. Петер Салхус сплел ладони на затылке, обвел взглядом помещение. По одной стене тянулся длиннущий шкаф. Но главное место здесь занимал массивный стол с четырнадцатью креслами вокруг него. На другой стене — плазменный экран. Динамики стояли на стеклянных полках, укрепленных невысоко над полом. На стене напротив — пожелтевшая карта мира.
