Герд Нюквист - Травой ничто не скрыто...
Он сел. Откашлялся. И я уже знал, что будет дальше.
Он станет допрашивать их — одного за другим. Непонятно зачем. Ведь все трое уже дали показания минувшей ночью. Сам я тоже дал показания. Они были заслушаны, запротоколированы, зачитаны вслух и подписаны. И Карл-Юрген потом ознакомился с протоколами. Но я знал, что сейчас он начнет все сначала.
Он по очереди оглядел всех троих. На меня он тоже взглянул. Затем он вдруг заговорил бесстрастным голосом, который производил в подобных случаях особенно сильное впечатление именно своим бесстрастием.
— Когда вы давали показания прошлой ночью, вас всех спрашивали, были ли вы вчера на могиле госпожи Виктории Лунде…
У Виктории выступили на глазах слезы.
— Разве необходимо, чтобы Виктория… — начал полковник Лунде.
— Нет, — ответил Карл-Юрген. Голос его смягчился. — Виктория, если хочешь, можешь пойти к себе и лечь спать…
— Да, я хочу спать…
На этот раз полковник Лунде не приказал ей сделать книксен. Я встал было, чтобы распахнуть перед ней дверь, но Кристиан опередил меня.
Она на нас даже не взглянула, мы только слышали, как ее легкие шаги становились все тише по мере того, как она поднималась по лестнице.
Карл-Юрген возобновил прерванный разговор:
— Я позволил Виктории уйти, потому что она честно ответила на вопрос, который ей задали прошлой ночью. Ее спросили, была ли она на могиле своей матери. Она сказала, что нет, и сказала правду.
Он достал сигарету. Отвратительная манера — тянуть время, когда нервы у всех напряжены до предела. Разумеется, в ту минуту я совершенно забыл, что сам иногда поступаю точно так же. И не для того, чтобы помучить кого-то, а лишь потому, что трудно бывает начать.
— Вам, госпожа Лунде, задали тот же вопрос. И вам, полковник Лунде. Доцента Бакке спрашивать не нужно — ведь это он нашел фрёкен Лунде. Вчера ему тоже пришлось сдать свою обувь в полицию.
Он несколько раз затянулся дымком сигареты.
— Нам повезло с погодой… — сказал он. Это уже смахивало на светскую беседу. — …Был момент, когда казалось, что нам придется туго, — снег повалил не на шутку. Но мы поспели вовремя. Нам удалось снять четкие отпечатки следов у могилы госпожи Виктории Лунде раньше, чем их занесло снегом. У нас уже есть заключение лаборатории при Управлении уголовной полиции…
Я взглянул на Люси. Лицо ее стало белым как мел, она нервно теребила подол своей короткой юбки. Ей никак не удавалось спрятать колени. Руки ее дрожали.
— Я туда не ходила, — проговорила она.
— Вы с полковником оба солгали мне, — продолжал Карл-Юрген. — Вы сказали, что вчера вечером не были на могиле госпожи Лунде, а между тем вы оба там были.
Его голос звучал совершенно бесстрастно, и от этого становилось совсем жутко.
— Мы обнаружили у могилы следы, отчетливые следы четырех пар ботинок. Одна пара следов от ботинок фрёкен Лунде. Другая — от ботинок доцента Бакке…
Полковник Лунде изменился в лице. На его острых смуглых скулах вспыхнули два лихорадочных красных пятна.
— Третья пара следов принадлежит вам, полковник Лунде. Это совершенно очевидно, Четвертая пара — вам, госпожа Лунде. Это еще более очевидно.
Раздался звонок в дверь.
— Пойди открой, Мартин.
Из холла, где на стене красовалась голова лося, я вышел в переднюю и открыл входную дверь.
На пороге в вечернем сумраке стоял сержант Эвьен в сером пальто с поясом. Рядом с ним стоял человек ростом пониже, тоже в сером пальто с поясом. Каждый из них держал в руке серую шляпу.
— Входите, — сказал я.
Они вошли. Повесив пальто на крючки у входа, они оставили шляпы на полке вешалки.
— Прошу сюда, — сказал я.
В гостиной все сидели так же, как прежде.
— Это сержанты Эвьен и Стен, — сказал Карл-Юрген.
Полковник Лунде не произнес ни слова.
— В соответствии со статьей 221 Уголовного кодекса — сказал Карл-Юрген, — мы должны произвести обыск в этом доме.
На скулах полковника Лунде снова вспыхнули красные пятна.
— Итак, повторяю: вы, госпожа Лунде, и вы, полковник, были вчера вечером на могиле госпожи Виктории Лунде. Дальше. Доктор Бакке установил, что фрёкен Лунде не только толкнули в спину с тем, чтобы она ударилась о высокий могильный камень. Сначала ей нанесли удар в лоб…
Люси по-прежнему теребила юбку. Полковник Лунде съежился на стуле.
— Эвьен и Стен, слушайте внимательно. Доктор Бакке объяснит вам суть дела…
Лицо у Кристиана было таким же бесстрастным, как у Карла-Юргена.
— Удар по лбу фрёкен Лунде нанесен очень острым предметом, — сказал он. — Судя по всему, предмет был также довольно тяжелый. Скорее всего это резец или массивная отвертка.
Я вздрогнул.
— Постарайтесь найти этот предмет, — сказал Карл-Юрген.
Сержанты Эвьен и Стен не произнесли ни слова. Они молча вышли из комнаты.
Наконец-то я лег в постель. Мою комнату перед этим обшарил сержант Эвьен.
Не знаю, как остальные, а я лежал и думал о полковнике Лунде. По существу, он должен был бы скрежетать зубами от ярости. Но я знал, что этого не было. «Наверно, — думал я, — он и сейчас сидит на своем стуле, похожий на рядового, которого лишили увольнительной за то, что он не вычистил оружие и обманул старшину».
Я долго лежал без сна, прислушиваясь к грузным шагам подчиненных Карла-Юргена, которые ходили по дому.
Однако сержанты Эвьен и Стен ничего не нашли. Обыск длился четыре часа, но они ничего не нашли.
Не знаю, почему я всегда считал полковника Лунде богатым человеком. Должно быть, эта иллюзия сохранилась у меня с детства и была связана с воспоминаниями о самом полковнике Лунде в парадном мундире и о его большом доме на Холменколлосене. Увидеть его лесные угодья в Эстфолде мне так и не довелось. Как не довелось увидеть ни одного серебряного кубка. Я пытался вспомнить, кто именно рассказал мне, будто у полковника Лунде лучшая в стране коллекция серебряных кубков. На поверку коллекция серебряных кубков оказалась набором из пяти кружек. Но ни одной из них я не видел.
Думал я и о Люси. О ее поразительной способности к просчетам. Если уж Люси считала, что полковник Лунде очень богат, значит, на самом деле все было как раз наоборот. Видно, она тоже была в плену детских иллюзий и даже не потрудилась проверить, действительно ли самый большой сверток под рождественской елкой и есть самый лучший для нее.
На всем доме лежал отпечаток благородной бедности. Его обитатели изо всех сил старались не уронить свое достоинство и быть не хуже людей.
В первые дни жизни у полковника Лунде я не задумывался над тем, кто же убирает этот огромный нелепый дом. Дом, который давно не красили, дом, где полы давно не циклеваны, а потрескавшийся линолеум на втором этаже заботливо и тщательно прибит медными гвоздиками.
