Филлис Джеймс - Смерть эксперта-свидетеля
– А зачем говорить? Что иное может автоматически сделать уже написанное завещание утратившим силу? Если не написано новое? Женитьба отменяет прежнее завещание. Ты разве не знала?
– Ты хочешь сказать, как только он женится, я утрачиваю право наследования?
– Да.
– Но это же несправедливо!
– С каких это пор жизнь стала отличаться справедливостью? Разве справедливо, что ваша бабушка оставила все деньги ему, так как он – мужчина, вместо того чтобы разделить их между вами поровну? Понятно, она придерживалась старого предрассудка, что женщины не должны обладать деньгами. Справедливо, что ты – всего лишь секретарь в Лаборатории Хоггата, потому что никто не позаботился дать тебе образование получше? И вовсе несправедливо, если уж мы заговорили об этом, что тебе приходится материально поддерживать меня.
– Я тебя не поддерживаю. Наоборот – во всех отношениях, кроме самого несущественного, ты поддерживаешь меня.
– До чего же унизительно – после смерти стоить больше, чем при жизни! Если бы у меня разорвалось сердце – нынче вечером – у тебя все сразу уладилось бы. Ты смогла бы получить мою страховку и купить этот дом. И остаться тут. Банк дал бы тебе кредит сразу, как стало бы известно, что ты моя наследница.
– Зачем мне тут оставаться без тебя? Не хочу.
– Ну, если бы тебе пришлось отсюда уехать, моя смерть по крайней мере дала бы тебе возможность самой устраивать свою жизнь так, как ты захочешь. Анджела выкрикнула, протестуя: – Я никогда ни с кем не смогу жить вместе, кроме тебя! И я не хочу жить нигде в другом месте – только здесь, в этом доме. И ты прекрасно это знаешь. Потому что здесь мы – дома!
Здесь они были дома. Это был ее – единственный за всю жизнь – дом. Не нужно было приглядываться, чтобы с поразительной ясностью разглядеть каждый знакомый и любимый предмет из тех, что ее здесь окружали. Ночью, лежа в постели, Анджела могла вообразить, как она уверенно проходит по всему дому, любовно касаясь то одной, то другой вещи, радуясь самой мысли о том, какие – обоюдные – воспоминания связаны с ними, черпая в этих воспоминаниях поддержку. Вот два викторианских цветочных горшка – глазурованные, на одинаковых подставках из дерева: их они отыскали в Рядах, в Брайтоне, в какой-то из выходных. Пейзаж маслом – Ункенские Болота – восемнадцатый век: неразборчивая подпись художника, которую они пытались рассмотреть даже вод микроскопом, позволила им провести столько счастливых мгновений в самых невероятных догадках. Французский меч в узорных ножнах, обнаруженный на деревенской распродаже, висел теперь у них над камином. Дело было не просто в том, что все это – их, их собственное: дерево, фарфор, картины, столовое и постельное белье – все это были символы их жизни вместе. Этот коттедж, эти их вещи означали, что они – вместе, украшали и придавали реальность их совместному существованию так же, как цветы и кустарник, насаженные ими в саду, ограждали подопечную им территорию – территорию взаимного доверия.
Вдруг с неизъяснимым ужасом ей вспомнился часто повторяющийся кошмарный сон. Они обе стоят лицом друг к другу в какой-то мансарде. Голые стены в пятнах от снятых картин, доски пола неприятно шероховаты под босыми ногами. Обе они обнажены – двое чуждых друг другу людей, голых, в голой пустыне. Она пытается протянуть руки к Стелле, коснуться ее пальцев, но не может приподнять чудовищно распухшие, тяжелые комья плоти, в которые обратились ее предплечья и кисти. Дрожь, сотрясшая тело, вернула Анджелу в реальность, в холодное осеннее утро, к все еще звучащему голосу подруги.
– Сколько же оставила ваша бабушка? Ты говорила, но я не помню.
– Около тридцати тысяч, кажется.
– А он, разумеется, ничего из этой суммы не потратил. Живет со стариком отцом в жалком домишке при мельнице. Даже мельницу не подновил. Им обоим его зарплаты за глаза хватит, не говоря уже о пенсии, которую старик получает. Лорример ведь старший научный, да? Сколько ему платят?
– Он главный научный сотрудник. Тарифная ставка – до восьми тысяч.
– О Господи! Да он больше за один год получает, чем я – за четыре романа! Ну, я думаю, если он из-за пяти сотен уперся, то уж с четырьмя тысячами вряд ли расстанется, тем более что высоких процентов мы ему никак предложить не можем. Пожалуй, я решусь сама с ним поговорить.
Разумеется, Стелла просто ее поддразнивала, но Анджела слишком поздно догадалась об этом и не смогла скрыть охватившей ее паники:
– Нет, Стар, прошу тебя! Ни за что!
– Ты и в самом деле его так ненавидишь?
– Не ненавижу, нет. Он мне безразличен. Просто я не хочу быть ему ничем обязана.
– Так и я этого не хочу. Ты и не будешь ему ничем обязана.
Анджела вышла в переднюю и вернулась, надевая пальто.
– Я опоздаю в Лабораторию, если задержусь хоть на минуту. Жаркое – в духовке. Постарайся не забыть включить духовку в половине шестого. И не трогай регулятор. Я убавлю огонь, когда вернусь.
– Мне думается, я справлюсь.
– Я беру с собой бутерброды, так что к ленчу домой не приду. В холодильнике – ветчина и салат. Тебе этого хватит, а, Стар?
– Не беспокойся, как-нибудь выживу.
– То, что я вчера отпечатала, – в папке. Но я не перечитывала.
– Ай-яй-яй, как нехорошо!
Стелла проводила подругу до двери.
– Я не удивлюсь, если в Лаборатории все думают, что я тебя эксплуатирую.
– В Лаборатории никто о тебе ничего не знает. И мне безразлично, что они там думают.
А Эдвин? Он тоже думает, что я тебя эксплуатирую? – что он вообще думает обо мне?
– Я не желаю о нем говорить.
Анджела накинула шарф на белокурые волосы. В древнем зеркале с рамой из резных ракушек она увидела себя и Стеллу, с лицами, искаженными дефектом в стекле: зелено-карие, огромные глаза Стеллы расплылись, словно мазки влажной краски, заполнив глубокие впадины между носом и ртом, а ее собственный широкий лоб выпукло выпятился, как у ребенка-гидроцефала.
Интересно, что бы я почувствовала, если бы Эдвин вдруг на этой неделе умер? – сказала она. – Сердечный приступ, автомобильная катастрофа, кровоизлияние в мозг…
– Жизнь вовсе не так удобно устроена.
– Смерть тоже. Стар, ты ответишь сегодня этому поверенному?
– Он не ждет ответа раньше понедельника. Я могу просто позвонить ему в Лондонскую контору в понедельник утром. Так у нас будет еще пять дней. За пять дней всякое может случиться.
Глава 7
– Но они же точь-в-точь как мои – штанишки эти! У меня точно такая же пара! Я их у «Маркса и Спенсера» купила, в Кембридже, с первой зарплаты!
