Джо Алекс - Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)
Генерал взял их под руки и они медленно двинулись по гребню скалистого отрога к парку. Джо оглянулся.
— Господин генерал, вы так спокойно оставляете эту золотую фигурку в павильоне, даже не заперев двери?
— А кто ее украдет? Чужой сюда не проникнет, а кроме того, павильон виден из дома… — смотрите… — кивком головы он указал на верхний этаж Мандалай-хауз, возвышающийся над деревьями. — К тому же павильон стоит на вертикальной скале, а под ним только море. Никто сюда не заберется, даже случайно. Если плыть со стороны открытого моря, то единственное, что можно — это разбиться. Есть только одна тропинка, идущая от дома. Впрочем, никто и никогда не вторгнется в мое поместье. И уж если я должен чего-то опасаться, то скорее пятой колонны, хи-хи-хи, то есть внутреннего врага. Ибо только он может знать, что тут у меня ценное, а что нет. Обычному бандиту и в голову не придет, что так беспечно оставленная на столе статуэтка может быть из чистого золота. Он решит, что это какая-то позолоченная дрянь, и пальцем ее не коснется.
Было видно, что генерал находится в отличном настроении. Они подходили уже к первым деревьям, и шум волн почти стал неслышным, когда на дорожке показался Чанда.
Приблизившись и склонив голову перед генералом, он сказал:
— Ленч готовы подать, и поэтому я позволил себе выйти навстречу господам, чтобы узнать, какие распоряжения отдать кухарке?
— Вы уже познакомились? — спросил генерал. — Конечно, уже успели! Это Чанда, человек, ум которого является частью моего разума, оторванной от моего тела, самостоятельно перемещающийся и надзирающий за моими поступками. Мы так давно живем под одной крышей и так хорошо знаем друг друга, что ни он, ни я ничего не можем скрыть от другого. Сейчас, например, Чанда с легкой обеспокоенностью думает о том, что жареная курица, белое мясо которой я очень люблю, пожалуй, слишком долго ждет и будет несколько суше, чем ей следовало бы. Я прав, Чанда?
— Да, господин, — Чанда поклонился и улыбнулся. — И если ты позволишь в свою очередь мне угадать, о чем в данную минуту думаешь ты, то я скажу, что тебя позабавило и обрадовало что-то, о чем я не знаю, что тебе сегодня хорошо работалось, поэтому у тебя превосходное настроение. Я не говорю уж о приезде мисс Бекон, что больше всего радует и мою малозначительную особу. Надеюсь, что, подчеркивая последнее, я не оскорбляю других твоих милых гостей, господин.
Он сделал легкий поклон в сторону Алекса, который улыбался, вспоминая, что перед отъездом создал себе совершенно другой образ Чанды. Вместо вошедшего в поговорку слепо преданного, молчаливого азиатского слуги он видел перед собой человека, говорящего на безупречном английском языке и ведущего себя так свободно, словно он является членом семьи. Только спадающая до земли темная одежда, кожаные сандалии, в которые были обуты босые ноги бирманца, и некоторая цветистость слога, хотя как бы взятая в кавычки и, похоже, воспринимаемая несколько юмористически самим говорящим, напоминали ту теоретическую личность.
— Никого не обидишь, дорогой мой! — генерал расхохотался и медленно пошел к дому. — Всем известно, что молодая особа давным-давно запала тебе в сердце и не хочет его покидать! Будь ты на сорок лет помоложе, я рекомендовал бы Каролине быть чрезвычайно осторожной. К счастью, тебе столько лет, сколько есть!
— К счастью, сколько есть! — Чанда развел руками, вновь скрестил их на груди и, склонив голову, двинулся за медленно плетущейся тройкой. — Если бы я был моложе, ты, господин, тоже был бы моложе. У нас было бы меньше опыта, но были бы мы счастливее?
— Я был бы! Будь мне на сорок лет меньше… — генерал замолчал на секунду, словно от него вдруг ускользнула мысль, — я был бы сейчас в Мандалай… Ха! В Мандалай, «где и заповедей нету», как написал этот юный поэт с усиками, похожий на щуку, но обладающий сердцем тигра! Киплинг.
— Ну конечно! — сам себе сказал Алекс. — Киплинг! Как я мог забыть?..
— Что ты бормочешь? — наклонилась к нему Каролина. — Я не расслышала.
— Ничего.
— Увы, — кашлянул Чанда. — В этом климате редкий день на небе не бывает хоть одного пусть самого крошечного облачка.
Генерал резко остановился и очень медленно, как бы опасаясь, что слишком резкое движение головы повредило бы ему шею и согбенные плечи, повернулся к нему.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мистер Джоветт и мистер Коули дошли, как мне кажется, до абсолютного отсутствия согласия и, думаю, что вскоре набухшая туча их отношений полыхнет огнем молний. Откровенно говоря, я случайно услышал первые раскаты и заметил первые зарницы. Когда я проходил мимо мастерской в парке, — он сделал рукой неопределенный жест в направлении густых зарослей, тянувшихся по левой стороне, — до меня из открытых дверей долетели слова, которыми, насколько я знаю, у английских джентльменов не принято подчеркивать чрезмерность взаимной сердечности.
Генерал вытащил свою руку из-под руки Алекса, махнул ею и, на мгновение взглянув на Чанду, вновь двинулся вперед, опираясь на плечо Каролины.
— Что касается меня, то эти джентльмены могут спокойно перегрызть друг другу горло! — презрительно заметил он. — Но мне хотелось бы, чтобы это произошло после завершения работы. Через две недели мы закончим наши эксперименты, у меня будут полные данные для моей книги, и последние две копии покинут мастерскую. Тогда мы разберем эту проклятую печь, — он повернулся к Каролине: — Когда дует западный ветер, весь дом наполняется дымом! Эта плавильная печь коптит так, будто в саду родился вулкан! Отвратительно! Я всегда ненавидел города, потому что не переношу загрязненный воздух. А теперь сам себе такое устроил! Но осталось еще только две недели. А потом мы посадим на этом месте розы, Чанда! А господа Коули и Джоветт пусть катятся ко всем своим доменным чертям вместе со своей любовью к этой светловолосой куколке, которая, как мне кажется, стоит гораздо больше, чем они оба вместе взятые! Но не напрасно ли мы интересуемся их личными делами? До сих пор оба прекрасно справлялись с теми заданиями, которые я им поручал. — И он вполголоса добавил: — Ничего удивительного. Деньги сильнее желания.
Сомервилль замолчал. Вдали показались дом и клумба с яркими алыми розами, возле которой они заметили молодого человека, одетого в серые фланелевые брюки и белую, расстегнутую на груди рубашку.
Он направлялся в их сторону быстрыми, решительными шагами.
— Надвигается первый предвестник бури… — мирно сказал Чанда и поравнялся с идущим.
Увидев генерала в обществе двух незнакомых людей, молодой человек замедлил шаг.
— Каролина, разреши представить тебе инженера Коули… — В глазах Сомервилля заплясали веселые огоньки. — Вместе с мистером Джоветтом, которого ты еще не знаешь, они играют в моем доме роль чертей, вытягивающих вилами из огня, правда, не души, но бездушные фигурки богов! Мистер Коули, мистер Алекс…
Коули поклонился Каролине и Алексу. Было видно, что он возбужден и с трудом владеет собой.
— Очень приятно познакомиться с вами, господа. Я хотел обменяться несколькими словами с господином генералом, но сейчас не буду вам мешать и позволю себе, с вашего разрешения, господин генерал, отнять у вас немного времени после ленча, — он вновь поклонился и хотел удалиться.
— Куда вы направляетесь, Уильям? — Сомервилль задержал его движением руки. — Время ленча.
— Я немного пройдусь по парку… — Коули попытался улыбнуться, но улыбка выглядела весьма жалкой. — У меня есть чуть-чуть времени…
Он еще раз сделал легкий поклон в сторону Каролины, и через мгновение его фигура исчезла за поворотом дорожки.
— Кажется, буря пока не миновала… — рассмеялся Сомервилль. — Каролина, не хочешь ли после ленча отправиться вместе с мистером Алексом на море? Погода великолепная, и мне хотелось бы, чтобы вы оба отдохнули после долгой дороги…
— С удовольствием, — девушка взглянула на Джо.
— Конечно, если лодкой можно пользоваться и мистер Алекс согласен.
— Буду счастлив. Погода как по заказу для купания. Естественно, если… — оборвав фразу, он вопросительно посмотрел на Сомервилля.
— Если дело во мне, не смущайтесь, мои милые. После ленча я два часа сплю. Правда, Чанда? К сожалению, старый механизм нуждается в длительном отдыхе. Где-то я читал, что старым людям хуже спится. Абсурд! Когда тепло и светит солнце, глаза сами собой закрываются. Знаешь, Каролина, — безмятежно добавил он, — я мечтаю только об одном — умереть в такой же жаркий солнечный день во сне, сидя на террасе, и чтобы голова удобно опиралась на подушку, которую лишь ты и Чанда умеете положить так, что она не ломает человеку позвоночник. Отойти тихо, спокойно, без шума. Это было бы чудесно. В противном случае я отравлю жизнь окружающим. Ненавижу болезни!
