Эллери Куин - Последняя женщина в его жизни. Приятное и уединенное место
— Второй раз он бы не совершил такой ошибки, дорогая, — сказала Элис.
— По крайней мере, я не сосала из него кровь, как ты, когда он подобрал тебя в дыре, которую вы называете городом, — огрызнулась рыжая. — Что может быть хуже вампирши?
— Кто бы говорил!
— Перестань кобениться, Эл, — захныкала блондинка. — Я хочу выпить, дорогой. И подкинь нам информацию.
Марш стряхнул всех троих и отошел к бару.
— Я здесь не для того, чтобы что-то вам подкидывать, а чтобы выполнять распоряжения. Искренне советую вам принять предложение Джонни. Если откажетесь, то останетесь ни с чем, как девушка по вызову в баре для геев. Сто тысяч каждой — самое большее, что вы можете вытянуть из Джонни, и у вас есть около двенадцати часов, чтобы согласиться. Подумайте как следует. А утром сообщите мне о своем решении.
— Пошел ты к черту, дорогой, — сказала Одри. — Как насчет моей выпивки?
— Почему бы тебе не пойти спать?
— Я еще не отчаялась полностью. Ладно, налью себе сама. — Блондинка встала и направилась к бару.
— Знаешь, кто ты такой? — обратилась к адвокату Марша. — Паршивый лизоблюд. Смешай мне «Гибсон», ладно, Одри?
— Смешай сама.
— Ты сама любезность. Не думай, что я этого не сделаю. — Рыжеволосая присоединилась к блондинке у бара.
— Эл… — начала брюнетка из Райтсвилла.
— Ты не сможешь вытянуть из меня больше, чем они, Элис. Спокойной ночи.
— А ты не сможешь отделаться от меня, как от мисс Смит! Или как от ребенка! — По пути к бару Элис бросила на него холодный взгляд.
Эллери сосредоточил внимание на адвокате. Очевидно, с него было достаточно алкоголя — стакан, который он поставил, был полон больше чем наполовину. Однако с тех пор, как Эллери начал подслушивать, Марш не переставал курить ментоловые сигареты. Ну, теперь-то, подумал Эллери, адвокату, компаньону и доверенному лицу человека вроде Джонни-Би нечего рассчитывать на спокойное существование. Бенедикт изрядно заездил верного жеребца, наградив его не только мозолями, но и неврозом, если не агорафобией.[30]
Изучая массивные черты лица и большие чувствительные руки адвоката, Эллери задумался, понимает ли Марш, какую банку с порохом так беспечно открыл его друг к клиент. Юридическое образование должно было упорядочить природную смекалку Марша — наверняка он умел анализировать возможности. «Хотя, — думал Эллери, — у него нет моего опыта возни с убийствами. А чтобы предвидеть такое, нужен не только опыт, но и достаточно грязный ум».
Отойдя от террасы, Эллери двинулся назад к коттеджу, иногда используя фонарь и размышляя об услышанном. Приходящие мысли не забавляли, не провоцировали и даже не поглощали его целиком. Как обычно, разведка ситуации оказалась тщетной. Потенциальную жертву нельзя убедить беречься, пока не будет слишком поздно, а предостерегая потенциальных убийц, можно подстегнуть их к более коварному и изощренному методу или же посеять дурные мысли, которых ранее не было. Жертва, как и все смертные, считает себя бессмертной, а убийца, как и большинство убийц, думает, что он неуязвим. Против этих болезней нет лекарств.
Когда инспектор Квин вернулся из кинотеатра, Эллери что-то бормотал во сне.
* * *Все произошло по расписанию, как если бы Эллери сам это спланировал.
Услышав телефонный звонок, он включил ночник, посмотрел на часы, которые показывали три минуты четвертого, нащупал телефон и снял трубку, толком не проснувшись. Но хрипы и стоны в трубке подействовали освежающе, как морская волна.
— Кто это?
— Дж… Дж…
— Это ты, Джонни?
— Да. — Собеседник с трудом набрал воздух в легкие. — Эллери…
— Что случилось?
— Я… я умираю…
— Что?! Подожди, я сейчас приду.
— Не успеешь…
— Не клади трубку!
— М-м-м… — Послышалось бульканье, потом Бенедикт произнес вполне обыденным тоном: — Убийство…
— Кто это сделал, Джонни? Говори!
На сей раз послышался бесконечный выдох. Затем Джонни Бенедикт с трудом выговорил нечто вроде «дома…» и снова умолк.
«Почему Джонни хочет, чтобы я знал, где он? — подумал Эллери. — Я и так знаю, что он в большом доме. По крайней мере, должен быть там. И звонит по внутреннему телефону. Это не имеет смысла. Если Джонни смог мне позвонить, значит, он в здравом уме».
— Я имею в виду, кто на тебя напал?
Ответом послужили нечленораздельные звуки.
— Говори, Джонни! Кто это сделал? — Это было все равно что уговаривать упрямого ребенка. — Постарайся сообщить мне. — Он едва не сказал «папе».
Судя по звукам, Джонни старался изо всех сил. Он еще дважды произнес «дома…», каждый раз менее отчетливо, чем предыдущий. Наконец попытки прекратились, и послышался стук, как если бы Джонни-Би отшвырнул трубку или, что более вероятно, уронил ее.
— В чем дело, сынок?
Эллери положил трубку. К своему удивлению, он почувствовал, что зевает. В дверях стоял его отец. Эллери рассказал инспектору о звонке Джонни.
— Так чего же ты тут стоишь? — рявкнул старик и скрылся в своей спальне.
Спешить некуда, подумал Эллери, быстро натягивая брюки. Джонни унес ветер, который он сам посеял.
Райтсвилл снова нанес удар.
* * *«Кугуар» преодолел четверть мили в одно мгновение. В большом доме было темно, светились лишь два окна наверху, где, очевидно, находилась спальня Бенедикта. Эллери выпрыгнул из машины.
— Ты захватил ключ, который дал тебе Бенедикт? — крикнул инспектор ему вслед.
— Черт, забыл! — отозвался Эллери. — Но кто когда пользовался ключами в Райтсвилле?
Он оказался прав — парадная дверь была закрыта, но не заперта.
Они побежали наверх. Дверь хозяйской спальни была распахнута настежь.
На Бенедикте были красно-коричневые шелковые пижамные брюки, шелковое кимоно с полосками цвета молочного шоколада и японские шлепанцы. Тело бесформенной грудой лежало на полу у кровати, напоминая пирог, который только что вытащили из духовки, украсили и поставили остывать. Телефон стоял на ночном столике, трубка свисала к полу. Крови было удивительно мало, учитывая размер ран на голове Бенедикта.
Оружие валялось на полу в шести футах от тела, между кроватью и дверным проемом. Это была массивная статуэтка, изображающая трех обезьян, отлитая из железа в современном стиле. Символизируемая ею проповедь «Не видь зла, не слышь зла, не говори о зле»[31] выглядела жуткой иронией. Никто из Квинов не притронулся к ней.
— Конечно, он мертв, — сказал Эллери. — А ты как думаешь?
— Лучше удостовериться.
