Адива Гефен - Алмазная пыль
— Макс Райхенштейн — мой дедушка — позвонил и попросил приехать, чтобы помочь ему справиться с этим делом.
— Справиться с этим делом. Понятно. Что вы делали перед тем, как он позвонил?
— Это важно?!
— Позвольте мне решать, что важно. Итак?
— Какая вам разница?
— Когда речь идет об убийстве всё важно.
— Я трахалась. Что дальше?
Бородавка на щеке у Гуся сделалась фиолетовой. Он уставился на меня так, будто я только что взяла на себя ответственность за кишиневские погромы. Подумаешь! Просили ответ — получили ответ.
Петучини пришел в себя и снова стал сыпать вопросами.
— Мы вас поняли. А где дедушка?
— Там, рядом с трупом. Пожалуйста, будьте с ним помягче. Он старый. Ему нельзя волноваться.
— Одну минутку… А почему он сам не позвонил в полицию? Зачем он вызвал внучку?
— А что сделал бы ваш дедушка в подобном случае?
— Я вам задал вопрос. Ответьте.
Хорошо, хорошо. Я поняла. Они не хотят со мной дружить. И не надо!
— Моему дедушке уже восемьдесят пять лет!
— Ну и что?
— Он не знает, что делают в таких случаях. Он никогда не имел дела с полицией, и труп на его двор тоже занесло впервые. Людей боятся таких вещей!
Рослый Гусь что-то писал в блокнот. Он то и дело поднимал глаза и изучал меня. В сером утреннем свете я увидела, что его бородавка покрыта белесым пушком. Мне приходилось сдерживаться, чтобы не разглядывать ее.
— Идите за мной, — велел Петучини и направился к времянке. Третий полицейский, который всё время стоял у двери, выплюнул жвачку и сразу же заменил ее новой. Гусь шел за нами, следя, чтобы я вдруг не исчезла.
Я тихонько постучала в дверь.
— Не испугайте их, — попросила я троих полицейских. — Говорите с ними тихо.
Они понимающе кивнули.
Я опять постучала.
— Дедушка, это я. Полицейские тоже здесь.
Из комнаты послышался тихий дедушкин голос, успокаивающий Газету:
— Зай ейн гите полицай, это хорошие полицейские…
— Нельзя ли попросить их поторопиться? — рявкнул Петучини.
Дедушка Макс открыл дверь, и трое решительно настроенных полицейских ворвались в домик и тут же остановились, отброшенные волной зловония — секретным оружием Газеты.
— К этому привыкаешь, — бесстрастно сказала я. Они страдальчески смотрели на меня, закрыв лица ладонями.
Дедушка стоял у окна. Я подошла и ласково тронула его за плечо. Он был очень напряжен. Моя рука должна была сообщить ему, что он не один. Что я с ним.
— Здравствуйте, дедушка, — неожиданно мягко сказал жующий сержант.
Дедушка кивнул и буркнул что-то, что могло означать и «доброе утро», и «кому вы нужны тут». Газета вскочил, подтянул штаны, радостно отдал честь и указал на труп.
— Женщина тут. Не дышит.
Полицейские ошарашено смотрели на него. Потом все трое обернулись и вопросительно уставились на меня.
— Кто это?
— Якоб, — ответил дедушка. — Мой друг. Он человек хороший, не опасный.
Трое представителей закона понимающе кивнули и только после этого взглянули на труп женщины.
Гусь и Петучини опустились рядом с ней на колени. Сержант остался стоять, внимательно изучая нас с дедушкой, будто хотел отыскать компрометирующие приметы. Поджатые губы. Дрожащие ресницы. Нервный тик.
— Докладываю. Женский труп, — сказал Петучини, а его товарищ поспешил вынуть блокнот. — Белая женщина, возраст около пятидесяти, имеются следы насилия, очевидно, получила удар по голове, несколько глубоких царапин и ран на руках. Тело абсолютно холодное, серого цвета. Видимо, уже несколько часов мертва. Орудие убийства не найдено. Похоже, проломлен череп. Нужно вызвать криминалистов и людей из бригады по особо тяжким преступлениям.
Сержант взглянул на него и, не сказав ни слова, вышел. Слышно было, как он говорит в переговорное устройство: «Прошу подкрепления… Особо тяжкие…» — прямо сериал какой-то!
— Вы ее знаете? — спросил Петучини.
— Нет.
— Может быть, видели ее здесь когда-нибудь? — Он огорченно погладил себя по голове.
— Дедушка думает, что это одна из проституток, которые бродят здесь по ночам.
— Это легче всего, правда? — он говорил как бы сам с собой. — Если это проститутка, то всё в порядке. Кто будет обращать внимание на проститутку? Проститутка — дело не первой важности… — Тут он посмотрел на дедушку. — Это вы ее нашли?
— Не я. Мориц нашел в кустах.
— Кто такой Мориц? — оживился он, уверенный, что нашел еще одного подозреваемого.
— Наша собака. Макс и Мориц — знаете?
— Нет. И я не видел никакой собаки.
— Потому что он привязан, — подчеркнуто терпеливо объяснила я. — Вы слышали его лай.
— А кто пригласил к себе проститутку? Он? — мотнул он головой в сторону Якоба.
— Нет. Он, я и Мориц нашли ее в кустах, — сказал дедушка.
Полицейский посмотрел на меня взглядом, выражавшим: «Старик ничего не понимает». Он ждал моего подтверждения. Да уж… О человеке старше восьмидесяти думают, что он говорит одни глупости.
— Спроси его, — сказала я полицейскому и тоже мотнула головой в сторону Якоба. Я хотела, чтобы они оставили дедушку в покое. Пусть лучше попробуют разговорить Газету. Я знала, что дедушка готов на всё, чтобы защитить своего подопечного — лгать, ругаться, кричать.
Тот, что жевал, вернулся с желтой полиэтиленовой лентой в руках.
— Выйдите, пожалуйста! — И он начал опоясывать времянку лентой.
— Больше сюда не входить, — приказал он, — пока мы не снимем эту ленту. Ясно?
Газета как загипнотизированный смотрел на желтую ленту.
— Вам тоже ясно? — спросил сержант. Газета взмахнул своим игрушечным ружьем, будто собирался выстрелить, отдал честь и поставил его на землю. Примерный солдат!..
— Вы не слышите? Отойдите, вам говорят! — Он толкнул Якоба, и ружье с глухим стуком упало на землю. Отталкивая Якоба подальше от домика, полицейский наступил на ружье.
Газета посмотрел на растоптанное ружье, потом на дедушку и вдруг повернулся к полицейскому, сжимая кулаки. Трое полицейских с откровенной насмешкой взирали на этого тщедушного человечка.
— Скажите ему, пусть успокоится, — потребовал сержант. — Иначе нам придется задержать его как мешающего работе полиции, а он и так уже замешан в деле с этим трупом…
— Хватит, хватит, либе Якоб[14], — дедушка обхватил его руками и повел за собой. Газета послушно, как ребенок, пошел за ним и громко запел: «Вас махт дер Меир, ди клайне Меир…» — он всегда пел эту дурацкую народную песенку, когда волновался.
