Cергей Кузнецов - Семь лепестков
– Смотри, что я придумала: ты сейчас принимаешь таблетку этого пенициллина, у тебя подскакивает температура, тебя укладывают в постель – и контрольную можно не писать!
– Классно! – Женька даже подпрыгнула на диване и тут же приуныла: – А где мы возьмем таблетки? Мама все выкинула.
– Наверняка у меня есть, – Лерка уже бежала в коридор, – я сейчас принесу.
– Только быстро, – прокричала ей вслед Женя, – а то мама скоро придет.
– Не переживай, – проорала Лерка из прихожей, – когда мама придет, ты уже будешь горячая, как солнце!
Они жили в одном доме, и Лерке было недалеко бежать. Женька видела в окно, как подруга выскочила из подъезда и стрелой полетела в соседний. Через пять минут она снова появилась на улице, победно помахав рукой. Женька побежала открывать дверь.
Лерка, сбросив пальто, влетела за ней в комнату.
– Принесла, принесла! – пританцовывала она.
– Ах ты мой Цветик-семицветик, – кинулась к ней Женя.
– Какой я тебе цветик-семицветик? – Лера вынула из кармана пачку таблеток и положила на стол. – Те самые?
– Те самые! Давай только полтаблетки, – предложила Женя, – а то от целой мне слишком плохо было… даже неотложку вызывали.
– Ну, ладно, пусть будет семицветик. Только ты больше не дразнись, а повторяй за мной, – Лера надломила таблетку пополам и встав на цыпочки подняла полтаблетки над головой:
Лети, лети лепесток
Через запад на восток,
Через север, через юг
Возвращайся, сделав круг.
Лишь коснешься ты земли,
Быть по-моему вели.
– Вели, чтобы я завтра не пошла в школу! – крикнула Женька и Лера опустила ей таблетку на язык.
– Теперь рассосать – и все в ажуре, – сказала она.
– Ты таблетки спрячь, – только и успела сказать Женя, чувствуя, как волна поднимающегося откуда-то изнутри жара заливает ее солнечным теплом…
«Жигули» Олега заглохли за два квартала до дома Горского. «Жители деревни умеют по цвету облаков на закате или мычанию скотины определять погоду на завтра и виды на урожай, – думал Олег, запирая машину. – По-настоящему продвинутый городской житель должен по шуму глохнущего мотора машины определять курс доллара будущей осенью».
Конечно, никакой травы он купить не успел. Слезы милиных родителей, допрос в милиции – какая уж тут трава. Теперь он собирался рассказать обо всем Горскому – и в особенности о молодом человеке, которого он встретил на лестничной площадке. Сам не зная почему, он умолчал о нем на допросе в милиции – частично потому, что терпеть не мог ментов, частично потому, что разозлился на то, что его – свидетеля – заставили пройти обычную процедуру снятия отпечатков пальцев и подробного допроса: когда вы познакомились с покойной, что вас связывало и так далее. Да ничего не связывало, да всю жизнь был знаком, у нас дачи рядом и родители вместе работали. Зато отпечатки пальцев теперь есть у ментов, тоже мне радость.
Олег позвонил в домофон, неестественно веселый голос Горского спросил «Кто?», потом взвизгнул замок, и дверь открылась. Уже в прихожей чувствовался запах травы, и Олег перестал переживать, что не заехал к дилеру. Похоже было, что и без того сегодня хватит на всех.
Горский сидел в своем кресле, а незнакомый Олегу молодой человек вдувал паровоз миниатюрной брюнетке, сидевшей к Олегу спиной. Девушка щелкнула пальцами, и парень вынул косяк изо рта.
– Присоединяйся, – сказал он Олегу.
Брюнетка повернулась, и Олег узнал Алену. Она смеялась, дымок от травы выходил у нее изо рта. На секунду Олегу стало жалко обламывать ее, но любопытство было сильнее.
– Привет, Алена, – кивнул он, – ты знаешь Милу Аксаланц?
– Да, мы учились вместе, – сказала она и улыбка сбежала с ее лица, – но мы уже год не виделись. А что?
– Она сегодня под машину бросилась… насмерть…
Алена закричала почти сразу.
Два трупа за один день было слишком много для Антона. Вероятно, это было слишком много для всех: даже Горский на этот раз просто выслушал рассказ Олега, предложил забить еще косяк, переспросил только имя – «Как ты сказал, Дингард?» – и замолчал на весь вечер. Алена курить отказалась, сославшись на то, что завтра ей рано на работу, и как-то очень быстро засобиралась домой. Когда Антон вышел за ней в прихожую, Алена спросила, не хочет ли он проводить ее до дому. Сам не зная почему, он согласился, хотя до этого хотел еще задержаться и поговорить с Горским.
Впрочем, ему показалось, что когда он вдувал ей паровоз, между ними проскочила какая-то искра… не в буквальном, разумеется, смысле. Антон всегда находил очень волнующим выдыхать дым в рот другому человеку. Получалось похоже на дистанционный поцелуй – впрочем, не очень долгий. Считалось, что охлажденный дым действует сильнее – но Антон подозревал, что главное, как и во многих травяных делах, был сам ритуал.
Они спустились в метро и мимо неподвижного милиционера пошли к эскалатору.
– Хороший город Москва, – сказал Антон, – идешь обкуренный и всем хоть бы хны. Вот если бы шел пьяный – точно бы привязались.
Алена ничего не ответила, и Антон сглотнул про себя неприятную мысль о том, что через несколько лет все может измениться… впрочем, он утешил себя тем, что в России наркотики всегда останутся привилегией особо продвинутых. Массы будут по-прежнему пить свою водку.
Алена молчала, и ее молчание начало тяготить Антона. В пустом полночном вагоне он спросил ее:
– А ты хорошо знала эту Милу?
– Мы с ней были ближайшие подруги… с детского сада еще. Почти всю жизнь, получается.
– Ты же говорила, что вы давно не общаетесь?
– Всего год, – ответила Алена.
– А чего поругались?
– Из-за мужика, – голос ее дрогнул, и Антон почувствовал, что она вот-вот заплачет.
– Ладно тебе, – сказал он, обнимая ее за плечи.
Он не любил в себе состояние эротического возбуждения. Тупое, одномерное желание, казалось, принижало его. За то он и любил траву, что, в отличие от алкоголя, она не возбуждала сексуального вожделения, а словно рассредоточивала его… эротизм не был сконцентрирован в женской пизде, а был словно разлит по всему миру. Антон помнил, как в один из первых раз, когда курил гашиш, он целый вечер гладил обивку кресла, получая нечеловеческое удовольствие от тактильных ощущений… мысль о сексе казалась в таком состоянии просто смешной.
Однако ночь, проведенная с Лерой, словно изменила его. Самое странное было то, что он никогда не любил девушек лериного типа – полных большегрудых блондинок, предпочитал как раз миниатюрных брюнеток вроде Алены. К тому же Лера была старше, наверное, лет на десять и слишком активна в постели – на его вкус. Но как бы то ни было, он поймал себя на том, что сидит, обнимая за плечи готовую заплакать Алену, а перед его глазами проносятся отрывочные воспоминания о позапрошлой ночи.
