Куинн Фосетт - Братство страха: Роман о Майкрофте Холмсе
Я уставился на него, стараясь всем видом выразить благодарность.
— Если вы поможете мне найти подходящего солиситора, я буду всем сердцем признателен вам, сэр, можете не сомневаться в этом.
Викерс кивнул и жестко глянул мне в лицо.
— А взамен, — сказал он с леденящей душу уверенностью, — вы поможете нам.
— К вашим услугам, — с неистовой поспешностью воскликнул я. Ведь все должны были понять, что я не особенно поверил в свое счастье, да к тому же выпил лишнюю порцию джина, который и впрямь был отвратительным. Вскочив на ноги так, что меня совершенно натурально шатнуло, я заплетающимся языком воскликнул: — Только прикажите!
— Не сомневайтесь, прикажу, — ответил Викерс, показав в широкой улыбке все свои зубы. — Если вы расскажете моим компаньонам все подробности ваших жизненных затруднений, я возьмусь помочь вам выбраться из передряги. Конечно, если вы не станете ничего скрывать.
— Но что я могу скрывать? — спросил я. Мне почти не пришлось разыгрывать опасение.
Викерс с неопределенным выражением пожал плечами.
— Ну… ну, например, то, что касается татуировки на вашем запястье.
Я почувствовал, что наступил самый опасный момент нашей беседы.
— Об этом… Об этом я не могу ничего рассказать.
Викерс сделал знак одному из своих соседей, и тот взял кочергу, и положил ее в огонь. Никто из немногочисленных посетителей пивной не обратил на это ни малейшего внимания.
— Посмотрим, — задумчиво пробормотал мой собеседник. — Когда она как следует нагреется, принесите ее и приложите…
— Что? — воскликнул я, приготовившись вскочить.
— Если вы расскажете нам о значении татуировки, можно будет обойтись без этого, — ответил Викерс таким тоном, будто рассуждал о прелестях деревенской жизни. — Это избавит вас от страданий. Да и чем вас беспокоит эта забавная картинка на вашей коже?
— Ничем. Я всего лишь не смогу ничем быть вам полезен, — сказал я, стараясь, чтобы по моему голосу можно было угадать, что я знаю, в чем дело, но полон решимости уклониться от ответа. Я был уверен, что малейший признак слабости теперь восстановит Викерса против меня, и я провалю поручение, которое мне дал Майкрофт Холмс.
Сосед тем временем проверил кочергу. Она уже покраснела, но цвет все еще не был ярким, и он положил ее обратно в огонь.
— Подумайте о том, что я мог бы сделать для вас. А взамен хочу всего-навсего узнать о значении этой… э-э… необычной татуировки. — Викерс с отсутствующим видом взглянул в окно. — Подумайте, ведь это такая малость.
— Возможно, — ответил я, проглотив вставший в горле комок. — Но я ничего не могу сказать. Делайте со мной что хотите — не могу.
Викерс вздохнул.
— Принесите кочергу.
Нет, это невозможно, подумал я, когда человек приблизился ко мне. Я знал, что эти люди опасны, но не предполагал, что они безумны. Я мог двинуться с места только к ним в руки, и мне ничего не оставалось, как поддерживать видимость самообладания.
— Я ничего не могу вам сказать, — повторил я, когда кочергу — а она теперь пылала жаром и показалась мне толстой, как краюха хлеба, — поднесли настолько близко, что я почувствовал исходящий от нее жар.
— А что, если мы выжжем ее? — предложил Викерс.
Я вспомнил о шраме, который видел на запястье Майкрофта Холмса. Он был настолько мал, что я не обратил на него внимания, зато теперь понял, что это след давнего ожога. Боже мой, неужели он тоже прошел через это?
— Тем не менее мне нечего сказать вам, — повторил я, и к моему собственному удивлению мой голос не дрожал.
Раскаленный металл был уже настолько близок ко мне, что бахрома на моих обтрепанных манжетах начала обугливаться. Викерс продолжал пожирать меня взглядом.
— Ну?
— Мне нечего сказать, — ответил я в очередной раз.
— Даже о Долине Царей? — спросил он, и знаком велел своему человеку отступить на шаг. — Пока я еще хочу помочь вам.
Я был поражен тем, что он внезапно изменил манеру поведения и повторил свое предложение, но я нисколько не поколебался в размышлении насчет его злодейских намерений в отношении персоны Августа Джеффриса. Поэтому я перешел в наступление.
— О чем вы говорите? Только что вы собирались изувечить меня, а теперь пытаетесь вести себя так, словно не задавали только что, так сказать, вопросов и не пытались заключить некую сделку. Вы не филантроп, за которого я принял вас сначала. Какой выгоды вы ищете для себя? — Я нашел убедительный тон — одновременно презрительный и просительный — и понял, что часы, проведенные в обществе Эдмунда Саттона, не прошли впустую.
— О, у меня несколько вопросов, и вы должны были ответить на наиболее важные, — сказал Викерс. Его голос был холоден и пронизывал, как жалость палача. — Не волнуйтесь, я получил нужный ответ. — Он повернулся на пятках и, не оглядываясь, вышел за дверь.
Девонширец смерил меня взглядом.
— А теперь, если не возражаете, давайте перейдем к завещанию вашего отца.
Я попытался грубо, но нерешительно протестовать, но в конце концов сел и позволил им снова вытянуть из меня всю историю. Все это время я ломал голову над причиной, так резко изменившей отношение Викерса ко мне. Должно быть, думал я, нужным ответом явилось именно то, что я наотрез отказался раскрыть значение этой татуировки. Но что этот отказ значил для него?
Из дневника Филипа ТьерсаГ. приступил к своей миссии. М. X. сказал мне, что опасается, правильно ли он сделал, выбрав его, так как нам неизвестно очень многое, а Г. еще совсем неопытен. Однако Г. уже увяз в интриге, и высвободить его из нее будет очень трудно, если у нас вообще есть такая возможность. Поэтому очень многое зависит от самого Г.
От невесты Г. пришло письмо: она пригласила его к обеду завтра вечером. М. X. отправил ей ответ, в котором сообщил, что с Г. некоторое время не удастся связаться, так как он выполняет важное правительственное поручение.
М. X. был весьма рассержен, когда прочел в «Times», что снова ходят слухи об очередном скандале в военно-морском ведомстве. Автор статьи утверждал, что прилагаются усилия к тому, чтобы скрыть от общества любые сведения о неприятном происшествии, так как очередной удар может полностью лишить правительство доверия. В эти сложные времена малейшая ошибка руководства может нанести правительству определенный ущерб.
Посыльный из больницы сообщил мне, что состояние матери остается неизменным. Мне стало гораздо легче, оттого что М. X. взял на себя оплату ее содержания, и теперь я точно знаю, что она до конца жизни окружена заботой и будет пользоваться всеми достижениями медицинской науки. Если бы мне пришлось платить самому, она, конечно, не смогла бы получить такого квалифицированного ухода, как теперь.
