Жорж Сименон - Переезд
Мужчину звали Жан. Он несколько раз расслышал это имя.
– Рассказывай. Рассказывай. Давай выкладывай мне все... что ты ей делал... Что она тебе делала...
Тут уже его черед говорить. Она требует все больше подробностей. Сама их добавляет.
– А так?
– Да.
– А так?
– Не так сильно.
– Ты что, стал неженкой?
Тон делался выше, сопровождавшие голоса звуки становились более точными. Почти задыхаясь, ждал он облегчения, которое принесет ему конец.
– Послушай. Возьми его в...
Были моменты, как вот этот, когда у Жовиса возникло желание начать колотить в перегородку. Все его тело дрожало от нетерпения, нервозности, а также от негодования. И от страха. Только бы Бланш не услышала...
Женщина кричала от боли и от наслаждения – долгий вопль, от которого, должно быть, вздымалась ее грудь, и внезапно ему показалось, что он узнал глухой звук пощечины.
– Да. Да. Ударь меня еще.
Такого не могло быть. Нужно, чтобы это прекратилось. Он уже больше не понимал.
Крик делался все пронзительнее и внезапно вылился в нечто вроде рыданий. Можно было поклясться, что она плачет, что теперь это уже просто девчонка, у которой горе. Ему было ее почти что жаль.
Мужчина, по-видимому, закуривает сигарету.
– Ну, получила что хотела? – иронизирует он не без нежности.
– Даже не один, а три раза. Думала, это не кончится.
– Виски?
– Без воды.
Звон бутылки о край бокала, булькающие звуки.
– Твое здоровье, Жан.
– Твое здоровье, самка.
Именно это слово в момент, когда оно было произнесено, больше всего волновало Эмилия. Никогда он сам не вкладывал столько понимания в свой голос, когда обращался к Бланш.
– Самка...
Правда и то, что он никогда не называл ее так, никогда не осмелится этого сделать. Впрочем, она и не поймет.
Те, за перегородкой, только что вместе погрузились в пучину. Теперь они едва из нее показались. С успокаивающей сигаретой в зубах он наливает в стаканы выпивку.
– Твое здоровье, Жан.
Она была покорной и усталой.
И он ей просто отвечает:
– Твое здоровье, самка.
Сегодня вечером – в свой третий вечер в Клерви – Жовис со стыдом ждал, напрягая слух.
Глава третья
Он несколько раз принимался дремать, не засыпая по-настоящему, вздрагивая, когда какая-нибудь машина проезжала или же останавливалась на авеню.
Тогда к нему возвращались ясность мысли, его воспоминания о предпоследней ночи – его первой ночи в Клерви, – и, вероятно из-за усталости, эти воспоминания искажались до того, что делались фантастическими.
Он также открывал для себя новые звуки в доме, далекие, приглушенные, которых он еще не распознавал, но которые в конце концов войдут в его мир, как привычные звуки улицы Фран-Буржуа.
Подъехала машина, спортивная, судя по тому, как она сделала разворот и резко встала перед домом. Хлопнула дверца. Чуть позже отворилась дверь, по всей видимости дверь в квартиру соседей, затем, после паузы, – другая дверь, еще одна дверь, на сей раз дверь спальни, где он теперь слышал шаги.
Мужской голос, тот же, что и в первую ночь, спросил:
– Что ты читаешь?
– Детектив.
Значит, в спальне горел свет, хотя бы свет ночника.
Его воображение рисовало ему расположившуюся в постели женщину, опирающуюся спиной о две-три подушки.
– Ты сегодня рано.
Что она называла рано? В Клерви не было церкви, колоколов, курантов. Ему-то казалось, что добрая половина ночи была сейчас уже позади.
Мужчина зажигает сигарету, и можно предположить, что он снимает пиджак, развязывает галстук.
– Алекса быстро сработала. Правда, это было так, безделица. Тип, кажется, мэр ее родного городишки, во всяком случае какая-то важная шишка.
– Он сразу клюнул?
– Понадобилось всего лишь две бутылки шампанского. Я был с одной стороны стойки, Леон-с другой.
– Ну и сколько?
– Пятнадцать тысяч.
– За «Мерседес»?
– Да, совсем свеженький, совсем чистенький. Малыш Луи свистнул его в десять часов на бульваре Сен-Мишель. За какие-то секунды...
– Он уже уехал?
– Пьяный в стельку и счастливый, как король. Ты не подвинешься?
Тишина. Он укладывается. Женщина спрашивает:
– Так что, у тебя сегодня вечером ничего не было?
– Немного побаловался с Ирен.
– Она по-прежнему глядит в потолок?
– Она не могла. Мы занимались этим, стоя в телефонной будке.
– Ты меня хочешь?
– Еще не знаю.
Жовис сгорал от нетерпения. Чересчур долго. Он не понимал, почему все происходит не так, как в первую ночь, он чувствует себя почти обделенным. На несколько минут воцаряется тишина. Что-то падает на пол, быть может книга, которую до этого читала женщина.
– Ты устала?
– Нет. Этой ночью мне хочется нежности.
– Ты не шутишь!?
– Обращайся со мной, как если бы это было в первый раз.
– А что было в первый раз? Честное слово! Я об этом позабыл.
Больше он почти ничего не слышит. Ему, однако, кажется, что они шепчутся, и в то же время он различает как бы медленное и ритмичное движение обоих тел.
– Так тоже хорошо.
– Ты находишь?
– Я ни разу не встречала такого мужчину, как ты.
– А я не встречал женщины, которая заменяет всех женщин.
– К счастью, это не так, и ты продолжаешь встречаться и с другими!
– Другие – это работа.
Затем снова шепот: поначалу очень тихий, он нарастал крещендо, пока не стал как бы жалобой ребенка.
Жовис недоволен. Он злится на себя за то, что прождал так долго, за то, что напрасно боролся со сном. Он уже не очень сожалеет о том, что заснул в предыдущую ночь. Кто знает, может, ничего и не было? Возможно, эта пара спокойно заснула, как обыкновенно поступают
Бланш и он.
Он силится придать смысл обрывкам услышанных фраз. Речь идет о каком-то «Мерседесе», о пятнадцати тысячах франках, о важном провинциальном буржуа, который в своих краях был мэром. Какой-то бар, в котором этот мужчина облокотился о стойку напротив человека по имени Леон...
Бланш вздыхает и разом поворачивается на правый бок, при этом сон ее остается по-прежнему глубоким.
Он засыпает, а в половине седьмого она кладет ему руку на плечо, прошептав:
– Пора, Эмиль.
Он мрачно смотрит на жену – на ней платье из синего хлопка, которое служит ей домашним халатом, – затем он смотрит, как проникают в окно солнечные лучи, по мере того как она открывает ставни.
Накануне вечером он ничего не пил, и все же голова у него раскалывается.
– Ты плохо спал?
Внимательная к малейшим изменениям в его лице, Бланш подмечала все.
Это было правдой, но он уже не помнил, что ему снилось. Какая-то длинная блестящая машина вроде тех, в которых, как он видел по телевизору, разъезжают главы государств и стоя приветствуют толпу. Он был в этой машине – и его там не было. Все представлялось чересчур туманным, так что он не мог навести порядок в этих образах.
