Жорж Сименон - Переезд
Впрочем, это было почти целомудренной эротикой.
До своей женитьбы он имел всего несколько связей, и все они вызвали у него разочарование.
В сущности, он не мыслил физической любви без нежности, ни даже без некоторого почтительного отношения, и он оставался холоден в присутствии профессионалок, которых ему случалось сопровождать.
Его притягивало к ним не столько желание, сколько окружавшая их неясная атмосфера. Кроме того, это происходило возле Севастопольского бульвара, в узких улочках, окружавших Центральный рынок. Обыкновенно на двери гостиницы имелся желтоватый, слабо светящийся шар, одна-две женщины в красной, зеленой, во всяком случае, в кричащего цвета блузке окликали прохожих.
Он шел своей дорогой, но все же догадывался о существовании узкого прохода, скрипучей лестницы, комнаты с железной кроватью, умывальником или тазиком.
Однажды он целый час, стыдясь, ходил по кругу, прежде чем углубился в один из этих коридоров, едва не сбив с ног стоявшую на пороге девицу.
– Ты спешишь?
Со времени свадьбы, то есть за пятнадцать лет, с ним только раз случилось такое.
Так же один-единственный раз, и снова в августе, он положил руку на зад мадемуазель Жермены, своей машинистки, когда та пришла в контору сразу вслед за ним. Ей было лет сорок, и она жила одна с матерью. Жозеф Ремакль, довольно вульгарный тип, подшучивал над ней из-за ее нерушимой девственности, его забавляли ее испепеляющие взгляды.
Жест Жовиса, должно быть, застал ее врасплох, поскольку они уже не один год работали вместе. Однако она едва вздрогнула и обратила к нему взгляд, в котором не читалось ни единого упрека – совсем наоборот, сказал бы Ремакль!
Он испугался, что она воспримет это всерьез, скользнет в его объятия и отныне станет выказывать ему иные, нежели просто дружеские, чувства.
– Прошу прощения.
На его счастье, тут вошел, насвистывая, малыш Дютуа, без шляпы, с растрепанными, как водится, волосами.
Сегодня вечером – он это чувствовал – ему не уснуть. Услышать их снова было для него потребностью. Ему хотелось побольше узнать о жильцах за стеной. Он задавался вопросом, каждую ли ночь это происходило у них тем же образом. За один час он открыл для себя новый мир, гораздо более волнующий, более драматичный, чем улочки вокруг Центрального рынка.
Он уже читал романы, где о любви говорилось вульгарными словами и где описывались некоторые скабрезные позиции.
Реальность была такой непохожей!
Но сначала, что же делали эти люди – мужчина и женщина? Похоже, та уже давно лежала в постели, когда вошел ее приятель: Эмиль не слышал, как она укладывается. У него имелся свой ключ. Это был либо ее муж, либо привычный партнер.
Насколько мог судить Жовис, действие происходит между двумя и тремя часами ночи. Мужчина довольно шумно толкает дверь.
– Это ты?
– А кто же еще? – возражает он с веселой иронией.
– Мог встать Уолтер.
– Уолтер спит.
– Ты заходил к нему в комнату?
Кем был Уолтер? Мужем? Сыном?
– Ты все это время был в «Карийоне»?
Хождение взад и вперед по комнате, затем со стуком падает на пол башмак значит, он раздевается.
– Что-то вроде того.
– Ты не ходил в другие места?
Эмилю показалось, что это не был тон ревнивой женщины, ведущей свой небольшой допрос. Тут крылось что-то другое, чему он не мог пока подыскать определения. Правда, голоса доносились до него через перегородку.
– Что-то вроде того... – повторяет самец, для которого в этой формулировке, кажется, полно смаку.
– Народу было много?
– Хватало. Но колпака сегодня не было.
Слово «колпак» его поразило. Ему было известно, что на жаргоне оно означает «простофиля», это придавало разговору таинственность.
– Алекса там была?
– В полной красе.
– Пьяная?
– Не мертвецки.
– Возбужденная?
– Как водится.
– Ты ходил с ней в соседний дом?
– Я как раз оттуда.
– Из соседнего дома?
– Из нее!
– Скотина!
– Ты сама меня об этом спросила.
– И долго это продолжалось?
– К счастью, не так долго, как вчера.
– Что она с тобой делала?
Что ни реплика, то новая загадка. Жовис еще не мог поверить, что ему следует понимать слова в их обычном смысле. Это невозможно. Люди так не разговаривают, в особенности пара, пускай даже в спальне.
– Дай взглянуть, остались ли следы. Она тебя укусила?
– А по-другому она делать не может.
Он говорит не «делать». Он употребляет более точное слово, которого Эмиль никогда не произносил и которое с трудом решается осознать.
– А ты?
– Он приходил.
– В котором часу?
– В три, как обычно.
– Блеющий?
– В его годы меняются лишь в худшую сторону. Он засиделся. Я опасалась, как бы Уолтер не вернулся до его ухода.
– По-твоему, он догадывается?
– Поди узнай у него! Ты, похоже, не спешишь.
– Дай мне время подзарядить мои батареи.
Почти каждое слово казалось Жовису оскорбительным, шло вразрез с его воспитанием, его принципами. Вначале он предпочел бы не слышать. Еще он боялся, как бы не проснулась жена и не услышала.
– Иди-ка сюда, чтобы я...
Это было невозможно. Он отказывался верить. Эти люди употребляли самые крепкие, самые выразительные слова и получали какое-то изощренное удовольствие от того, что комментировали каждое свое движение, особенно старалась женщина.
– А так она тебе делала?
– Да.
– А вот так?
– Да.
– Каналья! Я сейчас тебе покажу...
Он силится представить себе сцену, действующих лиц.
По-видимому, они довольно молоды, если судить по их подвигам, но навряд ли молодожены или новоиспеченные любовники.
Они давно привыкли друг к другу, это чувствовалось по репликам, слетавшим с их уст, как заученный текст.
Текст такой же непристойный, как надписи, которые, краснея, читаешь около некоторых писсуаров.
– Погоди. Не двигайся больше. Я сама...
– Ты мне делаешь больно, – запротестовал мужчина.
– А та шлюха, она что, не делала тебе больно? Если бы ты еще ограничивался Ирен, та хоть девка хорошая. Помнишь ту ночь, когда мы были втроем и я...
Он пытался стереть в памяти услышанные слова, вызванные ими образы, которые приходили ему на ум.
– Нет. Еще рано.
Были и другие фразы, точные, как анатомические рисунки. Женщина в прямом смысле слова начинала бредить. Это была уже не женщина, какими он их знал, как те, что встречаешь на улице. Это был разбушевавшийся зверь-зверь, наделенный даром речи и выкрикивавший ужасные слова.
Мужчину звали Жан. Он несколько раз расслышал это имя.
– Рассказывай. Рассказывай. Давай выкладывай мне все... что ты ей делал... Что она тебе делала...
