Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус
— Ничего подобного, она живет на пятом этаже в доме номер двадцать два на улице Кастеллан, — ответил наивный маркиз.
Накануне Либуа прошел всю эту улицу, разыскивая окна Венеры или, вернее сказать, знакомые ему полосатые шторы соседнего дома, которые должны были служить ему ориентиром, — но тщетно.
— Не может быть! — вскрикнул художник в порыве изумления.
— Почему не может быть? — удивленно возразил маркиз.
Но, прежде чем Либуа успел ему ответить, маркиз поднялся с места и, вытянув шею, стал всматриваться в кусты, которые виднелись в темноте справа от них. Резким голосом он спросил:
— Кто там?
Из мрака немедленно донесся голос:
— Это я, господин маркиз, Генёк.
— Как, ты еще не ложился в такой поздний час?
— Я было лег, сударь, но встал, вспомнив, что забыл закрыть рамы на парниках. Воздух какой-то тяжелый, пожалуй, к полуночи соберется гроза и перебьет все стекла.
После этих слов послышались удаляющиеся шаги Генёка.
— Однако твой садовник постоянно подслушивает, — заметил Либуа.
— Что поделаешь? Бедняга живет с уверенностью, что все знают, но скрывают от него убежище жены. Он надеется уловить несколько слов, которые помогут ему отыскать беглянку.
— На этот раз он остался с носом, ибо мы вовсе не вспоминали о возлюбленной твоего нотариуса, — усмехнулся художник.
Эта фраза напомнила Монжёзу о предмете его разговора.
— Да, — начал он, — относительно госпожи Вервен. Объясни мне, пожалуйста, что значило твое «не может быть», когда я сказал, что она живет на пятом этаже в доме номер двадцать два на улице Кастеллан.
У Либуа было достаточно времени, чтобы подготовить ответ.
— Но, мой друг, зная, сколь ты богат и великодушен, я не мог и предположить, что ты так высоко поселил свою возлюбленную.
— Во-первых, помещение удобное, уютное, прелестное, и главное, воздух в нем прекрасный. Окна выходят в великолепный сад.
«Так вот почему я, осматривая улицу, не мог найти ее квартиру», — подумал Либуа.
— А во-вторых, когда я хотел перевести свою белокурую жемчужину в другую, более комфортабельную квартиру, она отказалась наотрез. Мне пришлось оставить ее там, где она жила до нашего знакомства.
Либуа очень хотелось выяснить, как завязалась эта связь, но не успел он спросить, как маркиз неожиданно воскликнул:
— Да, кстати, я должен сказать тебе очень важную вещь, прежде чем представлю тебя госпоже Вервен!
И, надувшись как петух, он с самодовольной улыбкой продолжил, акцентируя каждое слово:
— Должен предупредить, что меня любят исключительно за личные качества, а не за состояние и титул. При ней я должен быть для тебя господином Баланке, человеком, живущим рентой в пятнадцать тысяч ливров.
— Как! Твоя красавица знает тебя под чужим именем?
— Да, мой друг. Ты понимаешь, что я, человек женатый, должен был принять некоторые предосторожности в начале своей связи. Теперь, конечно, я мог бы сказать ей правду, но, признаюсь, нахожу особенную прелесть быть любимым не за деньги.
И голосом, в котором звучало явное самодовольство, Монжёз медленно проговорил:
— Эти простушки женщины, стоит им полюбить, готовы поверить всему, что нам угодно будет им сказать.
— Согласен. При твоей возлюбленной ты будешь для меня господином Баланке.
— Завтра же я сообщу ей о твоем визите. Привести тебя так, ни с того ни с сего, пожалуй, невозможно. Это рассердит мою милую дикарку. Нужно сначала подготовить ее к появлению нового человека, который нарушит ее уединение.
В эту минуту среди ночного безмолвия раздался бой деревенских часов.
— Десять! — воскликнул маркиз. — Ну вот, поболтали мы с тобой при свете звезд! Уже два часа как моя жена спит, пора и нам сделать то же. Завтра нам предстоит подняться с рассветом.
— Так пойдем спать, — согласился Либуа и, услышав имя маркизы, невольно посмотрел на окна ее спальни, все такие же темные, как и прежде.
Они вошли в прихожую, где их ждал слуга, чтобы подать зажженную свечу. Вдали раздался гром.
— Твой садовник не ошибся, предсказав нам грозу в эту ночь. Не пройдет и часа, как она разразится, — заметил Либуа.
— Какое мне до этого дело, — отозвался Монжёз, зевая. — Когда я сплю, пушечный выстрел и тот не разбудит меня.
Художник протянул ему руку, полагая, что они направятся в разные стороны, но маркиз произнес:
— Я иду с тобой.
— Разве твоя спальня не по соседству с комнатой жены?
— Нет, над твоей.
Дойдя до комнаты художника, Монжёз протянул ему руку:
— Прощай, мой милый, — произнес он. — Думаю, что ветер и гром усыпят меня. Постарайся и ты выспаться хорошенько. Да, кстати, ты рано встаешь? Что касается меня, то предупреждаю, заря застает меня уже на ногах. Можно пари держать, что я завтра чуть свет явлюсь разбудить тебя. Ты же знаешь, то мы отправляемся первым поездом.
Маркиз удалился; войдя в свою комнату, Либуа услышал его шаги у себя над головой.
VIII
Шум продолжался несколько минут, затем воцарилась тишина, а спустя короткое время раздался звучный храп.
«Наш соня уже храпит. Последуем его примеру», — подумал художник и лег в постель.
К несчастью, сон не шел к нему. Художник то и дело ворочался с одного бока на другой; храп маркиза только раздражал его. Вдруг он прислушался: наверху, в комнате Монжёза, послышались легкие шаги.
— Неужели маркиза в самом деле любит своего супруга? Не сомневаюсь, это она пришла к Монжёзу. Эге! Не такая уж она льдина, как говорит маркиз!
Ночная посетительница остановилась, потом опять легкие шаги, мало-помалу удаляющиеся, и наконец, тишина. Храп между тем продолжался.
— Если маркиз не просыпается, значит, никто не нарушил его сна. А между тем кто-то входил в комнату.
Либуа решил было, что слуга принес платье к завтраку. Это объяснение было вполне разумным, но художник все же продолжал сомневаться и, переворачиваясь с боку на бок в своей постели, бормотал:
— Чересчур легкая походка у этого слуги! Готов поклясться, что это были женские шаги.
Наконец, Либуа понял, что в этой постели и при такой удушливой жаре, когда воздух словно пронизан электричеством, он не сможет уснуть. Лучше встать, чем мучиться. В один миг художник оказался на ногах, оделся и зажал в зубах сигару. Он тихонько раздвинул жалюзи и последовал совету, данному ему Монжёзом: вылез из окна и очутился под открытым небом.
Небесный свод был черным. Гроза приближалась. Порывы ветра возвещали ураган, готовый вот-вот разразиться над Кланжи.
