Дороти Сэйерс - Где будет труп
— Старая карга! Я ровно так и сказала Полю, когда он связался с этой миссис Уэлдон. «Похоже, — говорю, — у вас в семье принято жениться на старых ведьмах». Но он не хотел слышать и слова дурного о своей прапрабабушке Шарлотте. Считал ее выдающейся личностью. Вроде этой, как ее…
— Нинон де Ланкло?[219]
— Да, если это та самая старуха, которая до ста пятидесяти лет имела любовников. Я считаю, это ненормально. Ума не приложу, о чем думали эти мужчины. Помешались они все, что ли. Как бы ни было — вы почти угадали. Она несколько раз оставалась вдовой — я про Шарлотту. Вышла за графа такого-то и еще за генерала сякого-то — не помню — и имела отношение к политике.
— В 1815-м в Париже каждый имел отношение к политике, — заметил Уимзи. — Очень хорошо представляю, как Шарлотта разыгрывает свои карты среди новой аристократии. Эта пожилая красавица выходит, или не выходит, за юного царя, производит на свет дочь и называет ее Николь в честь прославленного papa. Что потом? Старушка Шарлотта неплохо распоряжается своими картами. Отведав, так сказать, королевской крови, думает вползти на фамильное древо Бурбонов. Законнорожденных принцев, которых она могла бы подстрелить для своей дочери, поблизости нет. Она решает, что незаконный отпрыск — все же лучше, чем ничего, и выдает дочку замуж за плод случайного греха Луи-Филиппа[220].
— Какая приятная компания там у них подобралась!
— Так себе. Полагаю, Шарлотта могла считать, что она действительно замужем за Николаем, и была страшно разочарована, обнаружив, что ее притязания отвергнуты. Они, должно быть, на нее насели — Николай и его дипломаты. А она-то уже решила, что рыба на крючке: увядающая красавица при помощи ума и шарма срывает громадный куш и становится императрицей. Во Франции смута, империя сокрушена, те, кто достиг власти на крыльях орла[221], повержены вместе с ним; кто мог знать, что станется со склонной к интригам вдовой одного из наполеоновских графов или генералов? Но Россия! Двуглавый орел тогда топорщил все свои перья…
— Да что вы напридумывали! — нетерпеливо сказала мисс Гарленд. — Как по мне, в этом правды ни на грош. Я считаю, Поль все сочинил, взял из этих своих книжек, от которых был без ума.
— Весьма вероятно, — согласился Уимзи. — Хочу лишь сказать, что это хорошая история. Красочная, яркая, с эффектными костюмами и сентиментальным сюжетом. И с точки зрения достоверности все приблизительно сходится. Вы точно уверены, что услышали все это в ноябре?
— Да, конечно.
— Я недооценивал силу фантазии Поля Алексиса. Ему надо было писать любовные романы. Так или иначе, пропустим это. Итак, Шарлотта, одержимая мыслями о морганатических браках и тронах, выдает дочь замуж за этого типа из Бурбонов, Гастона. Вот в него я вполне верю. Почему бы и нет? По возрасту он приходится между принцем де Жуанвилем[222] и герцогом Омальским[223]. А что потом произошло с Николь? Она родила дочь — похоже, в семье было принято рожать дочерей. Интересно, как Гастону и Николь жилось при Второй империи[224]. Нигде не сказано о его профессии. Вероятно, он смирился с совершившимся фактом и держал при себе роялистские взгляды и происхождение. Как бы то ни было, в 1871 году его дочь Луиза вышла за русского — вернулась к корням. Дайте подумать — 1871-й. Что было в 1871-м? Ах да, конечно — Франко-прусская война, в которой Россия весьма недобро обошлась с Францией из-за Парижского мира[225]. Увы! Боюсь, Луиза переметнулась к врагу со всем обозом и артиллерией! Может быть, этот Степан Иванович прибыл в Париж с какой-либо дипломатической миссией во время подготовки Берлинского трактата[226]. Бог его знает.
Лейла Гарленд душераздирающе зевнула.
— Так или иначе, у Луизы была дочь, — продолжал Уимзи, поглощенный своими рассуждениями. — И она снова вышла за русского. Теперь они, предположительно, опять жили в России. Ее зовут Мелания, мужа — Алексей Григорьевич. Это родители Поля Алексиса, он же Гольдшмидт, который спасся от русской революции, бежал в Англию и натурализовался, стал гостиничным жиголо и был убит на Чертовом утюге — а за что?
— Бог его знает, — сказала Лейла и снова зевнула.
Убедившись, что Лейла действительно выложила все, что ей известно, Уимзи подхватил драгоценный листок и пришел со своей проблемой к Гарриет.
— Но это просто глупо, — сказала сия трезвомыслящая молодая женщина, изучив документ. — Даже если бы прапрабабка Алексиса пятьдесят раз вышла замуж за Николая I, он не стал бы наследником трона. Есть уйма людей ближе его — например, великий князь Димитрий[227] и мало ли кто еще.
— А? Да, разумеется. Но человека всегда можно заставить поверить в то, во что он хочет верить. Должно быть, какая-то легенда передавалась из поколения в поколение со времен старушки Шарлотты. Что творят с людьми генеалогические тараканы в голове. Я знаю одного продавца тканей из Лидса, который на полном серьезе рассказывал мне, что он по праву король Англии, надо только найти запись о чьем-то браке с Перкином Шрбеком[228]. Такой досадный пустяк, как смена династий, его нисколько не волновал. Он думал, что стоит ему изложить свои требования в Палате лордов, как ему подадут корону на золотом блюде. Может быть, Алексису сказали, что остальные претенденты на престол отреклись в его пользу. Кроме того, если он вправду верил в то свое семейное древо, он мог сказать, что имеет больше прав, чем они, потому что его прабабка была единственной законной наследницей Николая I. Вряд ли в России действовал салический закон, запрещающий престолонаследие по женской линии. Так или иначе, теперь совершенно ясно, какая приманка была в капкане. Вот бы заполучить письма, которые Алексис писал «Борису». Но они уничтожены, это ясно как день.
Инспектор Ампелти, сопровождаемый старшим инспектором Паркером из Скотленд-Ярда, позвонил в звонок дома номер 17 по Попкорн-стрит, Кенсингтон, и был без промедления впущен. Старший инспектор Паркер был очень любезен, проявив личную заинтересованность, хотя Ампелти с радостью обошелся бы более скромным эскортом. Но это ведь был зять лорда Питера — несомненно, дело его интересовало. По крайней мере, мистер Паркер вроде бы готов был предоставить провинциальному инспектору свободу действий.
Миссис Мокэмб вошла в комнату, светски улыбаясь.
— Доброе утро. Не желаете ли присесть? Это снова по поводу того расследования в Уилверкомбе?
— Да, мадам. Кажется, произошло небольшое недоразумение. — Инспектор вытащил блокнот и прочистил горло. — Я о том джентльмене, мистере Генри Уэлдоне, которого вы подвезли в четверг утром. Кажется, вы сказали, что высадили его на Рыночной площади?
