Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
— О, ну хорошо… а что делает в этом случае идеальный детектив, мисс Вейн?
— Профессиональный этикет, — ответила Харриет, — предполагает вынуждение признания, после которого идёт сцена в библиотеке с ядом на двоих.
— Вот видите, как всё просто, если придерживаться правил, — сказал Уимзи. — Мисс Вейн не чувствует раскаяния. Она убивает меня недрогнувшей рукой, чтобы не портить мою репутацию. Но вопрос не всегда настолько прост. Как насчёт художника-гения, который должен выбрать: позволить ли своей семье голодать или стать халтурщиком, чтобы содержать её?
— Он не имеет права иметь жену и детей, — сказала мисс Хилльярд.
— Бедняга! Тогда у него впереди есть интересный выбор между подавлением своих чувств и безнравственностью. Миссис Гудвин, как я понимаю, против подавления, а некоторые люди — против безнравственности.
— Это не имеет значения, — сказала мисс Пайк. — Вы выдвинули гипотезу о наличии жены и детей. Хорошо, он может перестать рисовать. Это, если он действительно гений, было бы потерей для мира. Но он не должен рисовать плохие картины — вот это было бы действительно безнравственным.
— Почему? — спросила мисс Эдвардс. — Какое значение имеет несколько плохих картин?
— Конечно, они имеют значение, — сказала мисс Шоу. Она хорошо разбиралась в живописи. — Плохая картина, написанная хорошим живописцем, — предательство правды, его собственной правды.
— Это только относительная правда, — возразила мисс Эдвардс.
Декан и мисс Берроус с жаром набросились на это замечание, и Харриет, видя, что спор может выйти из-под контроля, подумала, что пора возвратить шар в круг. Теперь она понимала, что от неё требовалось, хотя и не понимала, для чего.
— Если невозможно прийти к соглашению по поводу живописцев, сделайте его кем-то ещё. Пусть это будет учёный.
— У меня нет никаких возражений против халтурщиков-учёных, — сказала мисс Эдвардс. — Я имею в виду, популярная книга не обязательно является ненаучной.
— До тех пор, — заметил Уимзи, — пока не фальсифицируются факты. Но могла быть и другая ситуация. Возьмём конкретный случай: некто написал роман под названием «Поиск»…
— Ч. П. Сноу, — сказала мисс Берроус. — Забавно, что вы его упомянули. Это та самая книга, которую…
— Я знаю, — сказал Питер. — Возможно, именно поэтому она пришла мне на ум.
— Я никогда её не читала, — сказала директриса.
— О, а я прочла, — сказала декан. — Она о человеке, который начал карьеру учёного и двигается вперёд довольно успешно, пока, как раз в тот момент, когда его собираются назначить на важную руководящую должность, он не обнаруживает, что по небрежности сделал ошибку в научной статье. Он не проверил результаты своего помощника или что-то в этом роде. Кто-то про это узнаёт, и он не получает работу. В результате он решает, что наука его больше не интересует.
— Очевидно, что нет, — сказала мисс Эдвардс. — Его интересует только должность.
— Но, — сказала мисс Чилперик, — если это была только ошибка…
— Соль в том, — сказал Уимзи, — что говорит ему старый учёный. Он заявляет: «Единственный этический принцип, который сделал науку возможной, — это то, что всё время мы должны говорить только правду. Если мы не наказываем за ложные утверждения, сделанные по ошибке, мы открываем путь к ложным утверждениям, сделанным намеренно. А ложное утверждение факта, сделанное сознательно, является наиболее тяжким преступлением, которое может совершить учёный». Такова суть. Возможно, я не цитирую дословно.
— Ну, это, конечно же, правда. Ничто не может извинить преднамеренную фальсификацию.
— В преднамеренной фальсификации нет никакого смысла, — сказала экономка. — Что на этом можно выиграть?
— Но такое делалось довольно часто, — сказала мисс Хилльярд. — Чтобы взять верх в споре. Или из-за амбиций.
— Амбиций к чему? — вскричала мисс Лидгейт. — Какое удовлетворение можно получить от репутации, которая, как ты знаешь, незаслуженна? Это же ужасно.
Ее невинное огорчение сделало обстановку ещё более мрачной.
— Как насчёт поддельных декреталий … Чаттертон… Оссиан… Генри Айрлэнд… эти недавние памфлеты девятнадцатого века…?
— Я знаю, — озадаченно сказала мисс Лидгейт. — Я знаю, что люди так поступают. Но почему? Они должны быть безумными.
— В том же самом романе, — сказала декан, — некто сознательно фальсифицирует результат, — я имею в виду позднее, — чтобы получить работу. И человек, который сделал первоначальную ошибку, узнаёт об этом. Но он ничего не говорит, потому что тот, другой человек, очень нуждается, на его попечении жена и дети.
— Ох уж эти жёны и дети! — сказал Питер.
— А автор это одобряет? — поинтересовалась директриса.
— Ну, — сказала декан, — здесь книга заканчивается, таким образом, полагаю, что одобряет.
— Но кто-либо из присутствующих это одобряет? Ложное утверждение опубликовано, а человек, который мог исправить дело, попустительствует этому из благотворительных соображений. Кто-нибудь здесь поступил бы так? У вас был такой прецедент, мисс Бартон, — естественно, без упоминания имён?
— Конечно, так поступать нельзя, — сказала мисс Бартон, — даже ради десяти жён и пятидесяти детей.
— Даже ради Соломона и всех его жён и наложниц? Я поздравляю вас, мисс Бартон, с такой прекрасной неженской позицией. Что же, никто не скажет доброго слова в защиту женщин и детей?
(«Я знала, что он собирается быть вредным!» — подумала Харриет.)
— Вам бы хотелось его услышать, не правда ли? — сказала мисс Хилльярд.
— Вы поставили нас в затруднительное положение, — сказала декан. — Если мы скажем это, вы сможете указать, что женственность не позволяет нам быть настоящими учёными, а если не скажем, — сможете утверждать, что наука делает нас неженственными.
— Поскольку я в любом случае оказываюсь мерзким типом, — заметил Уимзи, — у вас нет никаких причин не говорить правду.
— Правда в том, — сказала миссис Гудвин, — что никто не может защитить непростительное.
— Так или иначе, это звучит как весьма искусственная ситуация, — оживленно заявила мисс Аллисон. — Такое происходит очень редко, а если и происходит…
— О, такое происходит, — сказала мисс де Вайн. — Произошло. Это случилось со мной. Я не против того, чтобы рассказать вам, естественно без имён. Когда я была в колледже Фламборо, в Йоркский университет сдавал экзамены на профессорскую должность один человек, который прислал очень интересную работу на историческую тему. Доказательства были очень убедительны, однако я, как оказалось, знала, что всё утверждение в целом было совершенно ложным, потому что существовало доказательство, которое абсолютно противоречило выводам, — в одной отдалённой библиотеке за рубежом. Я натолкнулась на этот документ, когда читала о чём-то другом. Конечно, всё это было бы не столь важно. Однако имелись некоторые свидетельства, что у этого человека был доступ к той библиотеке. Поэтому я навела справки и выяснила, что он действительно был там и, должно быть, видел письмо, но сознательно о нём умолчал.
