Колин Маккалоу - Слишком много убийств
Естественно, я выяснил все о гостях за тем столом и представляю, кто способен на шантаж. Если дело дойдет до этого, все одиннадцать умрут. Так мы решили со Стравинским.
Я мог бы начать действовать сейчас и убивать их постепенно, одного за другим. Местная полиция на удивление толковая, но до КГБ ей далеко. С другой стороны, меня привлекает перспектива устранить всех одиннадцать сразу. Каков ход! Полиция будет не просто сбита с толку, она окажется в полном тупике. Меня завораживает грандиозность задачи. Стравинский возражает, но сделает, как захочу я. Я давно мечтал о чем-то подобном. Здесь такая скука! Мне нужен стимул, чтобы избавиться от хандры, — что-то совершенно новое и трудное, но в то же время выполнимое. Стравинский согласится. Кто заподозрит, что за одиннадцатью убийствами, совершенными разными способами, стоит один человек? Вот это задача! Наконец я снова живу полной жизнью!»
«Вот так так! — Кармайн в раздумье покачал головой. — Шпионаж был для Смита рутинным делом. Скучно ему стало! И походя сомнительный комплимент полиции Холломена — мы, оказывается, на удивление толковые, хотя до КГБ далеко. Слава Богу, что далеко!»
«Я обнаружил, что у двух из мужчин есть жены, которых можно использовать, — записал Смит девятнадцатого декабря. — Миссис Барбара Нортон совершенно ненормальная, но умеет это скрывать. Стравинский, назвавшись Рубеном, завел с ней разговор в кегельбане. У тетки вместо головы — тыква. Толстяк-банкир совсем ее измучил, и она созрела для убийства.
Вторая — доктор Полина Денби. С ней я общался лично, как аристократ с аристократкой. Муж — настоящая скотина страшно ее избивает! Она показывала мне следы побоев. Чрезвычайно умная женщина, но муж предпочитает ей малолетних шлюшек! Я дам ей пузырек с цианистым калием, остальное она сделает сама. Надо только принудить ее воспользоваться ядом в нужный мне день. На деньги она не польстится — только рукопись Рильке. Полина получит ее после суда. Я заплачу Бера целое состояние — анонимно — при условии, что Полину освободят. Он свое дело знает».
«Что верно, то верно, — вынужден был признать Кармайн. — Дневник Смита на вердикт присяжных едва л и повлияет. Упоминание о побоях произведет куда большее впечатление, чем дата и подкуп. Манускрипт Рильке! Ну и связи у этого парня! Впрочем, присяжные вряд ли вообще увидят дневник. Бера найдет причины для исключения его из числа улик».
Феминизм оказался ни при чем. Тем лучше. Кармайн расстался с этой версией без особого сожаления. Никаких новых обстоятельств по делу жены декана Денби установить не удалось. Любовник также не обнаружился. Возможно, Полина действительно фригидна. Возможно, она действительно целиком посвятила себя борьбе за права женщин и любви к Райнеру Марии Рильке.
Больнее всего было читать про Бьянку Толано.
«Она сидела за столом рядом с Диди. Между ними нет никакой разницы, — гласила запись от двадцать второго декабря. — Две шлюхи! Одна — со стажем, наглая и бесстыжая, другая — скромная, обходительная. Шлюха на подходе. Очень напоминает Эрику, поэтому я приготовил ей казнь, достойную Эрики. Уже есть исполнитель —. хромой карлик по имени Джошуа Батлер. Я обратил на него внимание, когда заходил в бухгалтерию к Ланселоту Стерлингу, этому лизоблюду. Вначале я собирался использовать его, но он — извращенец, а не калека. Мразь! В конце рабочего дня я подождал Джошуа Батлера в своем «мазерати» и предложил подвезти его домой. Он был в восторге! Я привез его к себе, и мы вместе поужинали. Стравинский прислуживал за столом и согласился, что лучшей кандидатуры не найти. К концу вечера Джошуа был готов сделать для меня что угодно. Конечно, я не говорил прямо! Просто поощрил его наиболее отвратительные фантазии. Он исполнит все в лучшем виде; в крайнем случае Стравинский ему поможет».
Изредка в хладнокровных планах Смита проскальзывало нечто вроде… жалости, если это слово здесь уместно. Но Смит, похоже, в самом деле испытывал сострадание к двум из жертв — Беатрис Эгмонт и Кэти Картрайт. В конце концов, Кармайн пришел к заключению, что Смит уважал их как добропорядочных женщин, которые не заслуживали смерти, а значит, должны были умереть быстро и безболезненно.
По первоначальному плану, как с интересом отметил Кармайн, Эвана Пью собирались отравить порошком из лабораторий КГБ — смерть от неспецифического сепсиса. Отнюдь не безболезненная, но и не настолько чудовищная, как от капкана. Пью положили бы в больницу и накачали наркотиками, чтобы он по крайней мере не страдал.
Отдельная запись была посвящена чернокожим жертвам.
«Официантов тоже нужно устранить. Забавно, при всей болтовне о расовом равноправии белые американцы по-прежнему предпочитают черных в качестве слуг. Или шлюх, как Диди. Стравинский позаботится о киллерах из другого штата — трех, по одному на каждого. Я предпочитаю три разных пистолета американского производства. С глушителями, как в кино. Стравинский считает, что я перегибаю палку, но решения принимает не он. Мне скучно!!! Все равно эти американские придурки меня не поймают, так какая разница?»
«Ах ты, высокомерный ублюдок! Скучно ему, видите ли!»
А вот и двадцать девятое марта.
«Подумать только — я был убежден, что угроза миновала! Ничего подобного. Какой стимул! Я бодр, умен и весел, как говорят у них в рекламе. Итак, мистер Эван Пью, Говорун убьет тебя не так, как планировал вначале. Используем медвежий капкан. Его установит Стравинский, перевоплотившись в Джошуа Батлера. Я подозревал, что вымогателем окажется именно мистер Эван Пью, так что подготовительная работа уже сделана. В балке приготовлены отверстия для болтов. У Стравинского есть инструменты, он достаточно силен и высок. Пью получит свои деньги — капля в море! — и мучительную смерть в придачу. Чисто по-американски. Кстати, капкан тоже американского производства…»
Запись от четвертого апреля касалась Дезмонда Скепса.
«Вот и нет тебя, Дезмонд Скепс, с твоим бесконечным нытьем про Филомену, нежеланием признать свою вину в том, что она тебя бросила. Очень хорошая женщина, даром что американка.
Мне доставило удовольствие смотреть, как он умирает! Я презираю мужчин, которые возбуждаются при виде чужих страданий, но признаюсь, вид Дезмонда Скепса, перевязанного, как индейка на День благодарения, недвижимого как труп, но с живыми глазами и мозгом, вызвал у меня эрекцию. Мы поиграли с ним — я и мой маленький паяльник. Как он пытался закричать! Но голосовые связки его не слушались. Выходил только хриплый вой. Жидкий аммиак в венах жег его изнутри, это натолкнуло на мысль о «Драно». Какая смерть! Я насладился каждой ее минутой. Когда он признался, что назначил Эрику опекуном юного Дезмонда, у него не осталось ни малейшего шанса. Он восхищался ее деловой хваткой, не подозревая, что за ней стою я. Прощай, Дезмонд!»
