Гор Видал - Бокс Э. Смерть — штука тонкая. Фиш Р. Л. Афера Хавьера. Макгиверн У. Экстренный выпуск
— Где Билли? — спросил Террел, ни капли этим не интересуясь.
— Прихорашивается. Не беспокойся, придет.
— Я не беспокоюсь.
Пресс-агент придвинулся так близко к Каршу, что практически сидел у того на коленях.
— Майк, я только хочу прощупать почву. Тим О’Мара — он делает колонку по этим шикарным парням-матадорам — помешался на боях быков в Испании и который год толкает идею вести еженедельный репортаж о корриде. Он считает, что американцы захотят читать истории про матадоров. Ну, ты знаешь — рассказы про великих матадоров, истории о крупных корридах в Мадриде и Памплоне. В общем, я хочу сказать, он считает, что достаточно и материала и интереса, чтобы вести еженедельный репортаж. Как ты думаешь? Я сказал Тиму, что узнаю твое мнение.
— Насчет колонки?
— Ну да, а то там все больше сплетни и всякая чушь…
— А как он хочет это повернуть? — спросил Террел, видевший, что Карш прячет за скептической улыбкой свое раздражение. Карш ненавидел кровавый спорт. Сейчас он кивнул.
— Да, это идея. Можно еще развернуть кампанию по травле медведей. А для детей — раздел самоделок: сделай себе тиски для больших пальцев.
— И позорный столб на каждом заднем дворе, — хмыкнул Террел.
— Тим не имел в виду останавливаться на текущей крови и всем таком… — наблюдая за лицом Карша, агент нервно улыбнулся и сказал: — Я скажу ему, чтобы он забыл об этом.
— Скажи ему заодно, что я подумываю, не выкинуть ли к черту из газеты его мохнатую колонку.
Пресс-агент хихикнул.
— Это его встряхнет. Этой новостью я его убью.
— Только передай так, как я тебе сказал.
Второй пресс-агент вернулся с рыжеволосой Билли, и разговор завертелся, как щепки в водовороте.
Террел не хотел уходить. Карш поражал его, как слепой Самсон или безумный Лир, оказавшийся на обочине жизни, окруженный дураками, жуликами и пьяницами. Пресс-агент пересказывал глазастой Билли последнюю сцену «Алисы в стране чудес»:
— Это, вероятно, величайший текст из всего, написанного человеком, — говорил он мягко, но воинственно. — Каждый человек должен хоть раз в жизни прочитать это своей маленькой дочке, но не тогда, когда он пьян, имей в виду.
Если это не заденет его сердца, можешь списать этого никуда не годного сукина сына в расход. Я могу тебе все рассказать о парне только по тому, как он читает отрывок, который начинается так… — он взял девушку за руку и уставился в потолок. — Вот. «Она многословно лжет, и лоза роняет на нее свой лист, и она просыпается и начинает говорить со своей матерью — скорее сестрой».
— Мило, — сказала Билли.
— Льюис Кэррол на бое быков, — вздохнул Карш и махнул рукой, чтобы принесли еще выпить, — вот что я хотел бы видеть в чертовой газете.
Террел поднялся и встретился взглядом с Каршем.
— Я убегаю, Майк. Спасибо за ужин.
— Не стоит, дружище.
Карш улыбнулся и похлопал его по руке.
— Действуй, ты на верном пути.
Террел вышел, очень жалея Карша. Кажется, только на работе тот становился сам собой. Там он действовал с блистательной точностью, держа каждый отдел газеты под своим дотошным наблюдением. Но в остальном в его жизни царил хаос. Брак его распался несколько лет назад, и адвокаты жены обобрали его до нитки. Карш завел любовницу, которая только добавила хлопот, а одиночества не скрасила. Он никогда не был близок с детьми — сыном и дочерью — и очень редко теперь их видел. Дочь вышла замуж и уехала на западное побережье, а сын-транжира забегал периодически в офис, только чтобы уладить свои финансовые проблемы.
Все это Террел знал из недосказанного, по намекам, сам Карш никогда не обсуждал с ним личные проблемы. «Неудивительно, что он циничен», — думал Террел, возвращаясь в такси в по темным улицам. Он хотел бы как-то помочь Каршу. Но как? Сказать ему: расслабься, брось курить? Террел все еще относился к боссу с почтительным благоговением и сегодня, уходя от него, чувствовал себя предателем.
В половине одиннадцатого в вестибюле «Кол Бюлетин» света не было, и Террелу пришлось стучать, чтобы поднять вахтера.
Убийственная тягомотина пошла по новой; следующий выпуск «найт экстра» (ночной дополнительный) не выйдет раньше часу ночи. Ничего важного в нем не было: просто перепечатка дневных новостей, да первая страница обновлена сообщениями с телетайпа.
Уменьшенный состав газетчиков сидел за длинным столом с чашками кофе и дымящимися сигаретами в пепельницах. Остальная часть этажа оставалась темной: в спортивном и женском отделах никто не работал. Плафон над часами очерчивал круг света вокруг людей за столом городских новостей и возле полицейского радио.
Билл Муни, старейший репортер городской хроники, был за главного. Кивнув Террелу, он спросил:
— Хочешь кофе, Сэм? Принс заваривал. Я полагаю, его для этого и наняли.
Принс был крепким темноволосым молодым человеком, весьма прилично одетым и успевшим получить степень бакалавра в университете Айовы. Муни не имел ничего против его приятной внешности или модного костюма, но не мог простить ученой степени.
— Сейчас налью, мистер Террел, — засуетился Принс.
— Не беспокойся. Я пропускаю.
— Хороший кофе, — заверил Принс.
— Сдобренный научной мудростью, — съязвил Муни.
Террел видел, что вне круга света сидел Олли Уиллер.
На нем было пальто, а ноги возлежали на корзине для бумаги.
— Человеку из общества невозможно найти места.
— А как насчет тебя?
— У меня есть работа.
— Тебе везет, — заметил Уиллер, вынимая из внутреннего кармана пальто плоскую бутылку виски. — Мне стало скучно дома. Чрезмерная снисходительность — мать пресыщения. Поэтому я спустился послушать с Муни полицейские вызовы. Это подобно контрапункту в симфонии — очень освежает слух. Час с Муни — и я буду рад вернуться в мой закуток.
Террел знал, что с Уиллера нужно стряхнуть такое настроение, когда слова сочувствия могли растрогать его до слез.
— Старик, ты как рабочая лошадь на овес всхрапываешь на дешевые рассказы и слащавые картинки, терпеть не можешь безвкусных и серых материалов. И вечно собираешься бросить писать. Но только день без каторги, и ты уже тоскуешь.
— Господи, я все слышал, — вздохнул Уиллер, с грохотом опуская ноги. — Из всей фарисейской болтовни, которую я когда-либо слышал, твоя — на первом месте, Сэм.
Террел взял у Уиллера бутылку и налил себе в пустой бумажный стакан из под кофе.
— Не возражаешь? Знаешь, Олли, ты же на самом деле пить не любишь, верно? Просто насмотрелся в кино, что все репортеры так делают…
