Агата Кристи - Голос из темноты
Обзор книги Агата Кристи - Голос из темноты
ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ
— Меня немного беспокоит Марджери, — сказала леди Стренли. — Это моя девочка, — пояснила она и печально вздохнула. — Имея взрослую дочь, поневоле начинаешь чувствовать себя старухой.
Мистер Саттертуэйт, на которого изливались эти признания, галантно запротестовал.
— Невозможно поверить! — с поклоном сказал он.
— Вы льстец, — обронила леди Стренли, впрочем, несколько рассеянно, словно голова ее была занята чем-то другим.
Мистер Саттертуэйт окинул одобрительным взглядом стройную фигуру собеседницы. Даже предательское каннское солнце не высвечивало в ее облике ни единого изъяна. С некоторого расстояния она казалась совсем юной, можно было даже усомниться, взрослая ли это женщина или девочка-подросток. Мистер Саттертуэйт, которому вообще очень многое было известно, прекрасно знал, что по возрасту леди Стренли вполне могла бы уже иметь взрослых внуков. Она как бы олицетворяла собою торжество искусства над природой: благодаря труду над ее восхитительной фигурой и цветом лица обогатилось немало салонов красоты.
Леди Стренли закинула ногу на ногу — поза, изящество которой выгодно подчеркивали тончайшие шелковые чулки телесного цвета, — и, закурив сигарету, пробормотала:
— Нет, все-таки меня очень беспокоит Марджери!
— А в чем дело? — спросил мистер Саттертуэйт. — Что случилось?
Леди Стренли обратила на него свои дивные голубые глаза.
— Вы видели ее когда-нибудь? Нет? Ну, дочка Чарльза! — подсказала она.
Если бы в справочниках писалась одна только чистая правда, то статья о леди Стренли в книге «Кто есть кто?»[1] могла бы завершаться такими, например, словами: «Хобби: выходить замуж». Эта женщина шествовала по жизни, теряя мужей одного за другим. С тремя она развелась, четвертый умер сам.
— Будь она дочкой Рудольфа, я бы еще поняла, — размышляла леди Стренли. — Помните Рудольфа? Он всегда был неуравновешенным. Через полгода после нашей свадьбы я уже была вынуждена обратиться в контору брачного чего-то там такого — ну, вы меня понимаете. Слава Богу, теперь все это значительно упростилось… Помню, мне пришлось писать ему глупейшее письмо, которое почти от начала до конца продиктовал мой адвокат. Якобы я прошу его вернуться и сделаю все, что в моих силах, и прочая, и прочая. Но Рудольф был все-таки ненормальный, от него того и жди чего-то непредсказуемого. Он тут же примчался домой — и все испортил, потому что это было совсем не то, что от него требовалось… Она вздохнула.
— Так что же Марджери? — напомнил мистер Саттертуэйт, тактично возвращая ее к предмету разговора.
— Ах да, я ведь собиралась вам рассказать… Марджери теперь мерещатся какие-то призраки: то ли видятся, то ли слышатся. Никогда бы не подумала, что у нее окажется такое богатое воображение. Она, конечно, хорошая девочка, но — как бы это сказать — немножко скучная.
— Ну что вы, как можно? — невнятно пробормотал мистер Саттертуэйт, вероятно, подразумевая под этим некий расплывчатый комплимент.
— Да, ужасно скучная, — продолжала леди Стренли. — Ей, видите ли, не нужны ни танцы, ни коктейли — ничего из того, чем интересуются приличные молодые девушки, и, вместо того чтобы ездить всюду со мной, она сидит дома и выбирается разве что на охоту.
— Ай-ай-ай! — покачал головой мистер Саттертуэйт. — Значит, с вами она ездить отказывается?
— Ну, я ее, конечно, не заставляю. Честно говоря, не так уж весело разъезжать везде под ручку с дочерью.
Мистер Саттертуэйт попытался представить себе леди Стренли в сопровождении серьезной, вдумчивой дочери, но у него ничего не вышло.
— Я уж не знаю, — оживленно рассуждала леди Стренли, — может, у нее что-то с головой? Мне говорили, что, когда мерещатся голоса, это очень плохой признак… Никаких привидений в Эбботс-Миде сроду не водилось. Старый дом в тысяча восемьсот тридцать шестом году сгорел дотла, и на его месте возвели этакий викторианский[2] особняк. В нем и не может быть никаких привидений — для этого он слишком аляповат и вульгарен!..
Мистер Саттертуэйт кашлянул. Он никак не мог взять в толк, для чего ему все это рассказывают.
— Вот я и подумала, — лучезарно улыбаясь ему, продолжала леди Стренли. — Может быть, вы мне поможете?
— Я?
— Да. Вы ведь, кажется, завтра возвращаетесь в Англию?
— Да, — осторожно подтвердил мистер Саттертуэйт.
— Вы наверняка знакомы с какими-нибудь учеными мужами по этой части? Вы же всех знаете!
Мистер Саттертуэйт улыбнулся. Знать всех было его слабостью.
— Вот и прекрасно! — воскликнула леди Стренли. — Я лично никогда не умела найти общий язык с людьми такого сорта — ну, знаете — серьезные бородатые господа в очках. Они наводят на меня смертельную скуку. В их обществе я и сама выгляжу не лучшим образом.
Мистер Саттертуэйт все больше настораживался. Леди Стренли продолжала лучезарно ему улыбаться.
— Стало быть, решено! — радостно заключила она. — Вы заедете в Эбботс-Мид, встретитесь там с Марджери и все устроите. Я вам буду бесконечно благодарна! Конечно, если окажется, что Марджери действительно помешалась, я сразу же приеду… А вот и Бимбо!
Ее улыбка из лучезарной превратилась в ослепительную. К ним приближался молодой человек лет двадцати пяти, в белом теннисном костюме. Он был очень хорош собою.
— А я везде тебя ищу, Бэбз, — объявил он.
— Как сыграли?
— А!.. Паршиво.
Леди Стренли поднялась и, обернувшись на прощание к мистеру Саттертуэйту, проговорила нежнейшей скороговоркой через плечо:
— Это так великодушно с вашей стороны! Никогда не забуду.
Мистер Саттертуэйт проводил глазами удаляющуюся парочку.
«Интересно, — подумал он, — не собирается ли Бимбо стать номером пятым?»
* * *Проводник вагона люкс показывал мистеру Саттертуэйту место, где несколько лет назад произошла железнодорожная катастрофа. Дослушав его вдохновенный рассказ, мистер Саттертуэйт поднял глаза и увидел над плечом проводника знакомую улыбку.
— Мистер Кин, дорогой вы мой! — воскликнул мистер Саттертуэйт, просияв всеми своими морщинками. — Надо же, как совпало — мы оба с вами возвращаемся в Англию, и одним поездом! Вы ведь в Англию, правда?
— Да, — подтвердил мистер Кин. — Там меня ждет довольно важное дело. Когда вы собираетесь ужинать — с первой очередью или позднее?
— Только с первой! Половина седьмого — время, конечно, для ужина нелепое, зато меньше риска для желудка. Мистер Кин понимающе кивнул.
— Я тоже с первой, — сказал он. — Мы могли бы сесть вместе.
