Дочь палача и ведьмак - Пётч Оливер

– И вместо него придется сгореть моему другу Непомуку, – проворчал Куизль.

Брат Маурус развел руками.

– Это как ручей; он становится все больше и больше и превращается в разрушительный поток. Я сам чуть с ума не сошел. Когда вы поймали меня в доме Виргилиуса, я готов был во всем сознаться. Но потом я подумал, что, может быть, вам удастся остановить моего брата. Что я узнаю, где он скрывается.

Виргилиус продолжал напевать себе под нос. Куизль осторожно на него покосился, но Пауль по-прежнему с ревом висел за парапетом.

– Это не Виргилиус, а вы откопали мертвого монаха на кладбище, сожгли его и сбросили в колодец! – грозно проговорил палач. – Вы испугались, что мы разоблачим вашего брата. Признайтесь!

– Это правда, – улыбнулся настоятель. – Я вдруг испугался, как бы вы не выдали моего брата земельному судье. Вот и спалил старого, умершего от оспы брата Квирина и подложил к нему одну из тростей Виргилиуса. Я даже палец Квирину отрезал, чтобы он выглядел в точности как мертвый Виргилиус! Труп ведь не станет жаловаться, верно?.. – Брат Маурус подмигнул палачу. – Скажите, как вы догадались?

– Именно вы обнаружили труп, и обнаружили подозрительно быстро, – ответил Куизль. – Кроме того, как горбуну с тростью раскапывать могилу? И отпечатков трости я не нашел. Единственное, чего я так и не понял, это платок.

– Какой платок? – удивился настоятель.

– Возле могилы лежал платок с вышитой буквой «А». Мой суеверный тесть даже подумал, что это платок Авроры.

– Ах, это? – Брат Маурус тихо рассмеялся. – Должно быть, я обронил платок, когда рыл могилу. – Он снова покачал головой. – «А» значит «аббат». Такие платки есть у каждого настоятеля, как и перчатки, салфетки и прочая ерунда. На всем вышит этот знак.

Песенка вдруг смолкла. Куизль снова взглянул на Виргилиуса: глаза его по-прежнему были закрыты, и он держал Пауля под дождем, словно собрался принести мальчика в жертву.

– Я… понял, – пробормотал он, как в трансе. – Я только теперь понял… Нельзя создать новую жизнь, пока не отдана старая. Все обретает смысл! Ты, Маурус, посланник Христа, палач – посланник ада. И мальчик, прежде всего мальчик… Сам Господь послал мне его.

Небо прочертила очередная молния. Виргилиус шагнул к самому краю и торжественно поднял ребенка к свинцовым тучам.

– О Господь-самодержец! Прими от меня этот полный жизни дар и верни мне мою Аврору! – взмолился он.

И выпустил Пауля.

Симон с Магдаленой как убитые лежали под проливным дождем, а маленький Петер невозмутимо расхаживал по увитой плющом перегородке. Позади них рушились останки искусственного грота. Вход в преисподнюю оказался заперт навеки.

Симон кашлял и сплевывал грязь вперемешку с водой, но прохладный дождь помог, по крайней мере, справиться с онемением. К лекарю вернулась даже способность говорить, хотя слова были пока довольно растянутыми. Он прерывисто рассказал Магдалене о том, что с ним произошло в подземелье.

– Он… забрал нашего Пауля! – процедил он хриплым голосом. – Вместе с этим Маттиасом, будь он проклят! Я… сразу понял, что ему нельзя доверять!

Магдалена печально развела руками.

– Ты прав, но и сына нам это не вернет. Если он еще жив, то его держат где-то снаружи. Знать бы только…

Дочь палача вдруг вскочила.

– Ну конечно, как я могла забыть! – рассмеялась она. – Проклятый страх, совсем думать разучилась из-за него… Наверняка они отправились на колокольню!

Фронвизер нахмурился:

– На колокольню?

Магдалена быстро закивала:

– Вспомни, Симон! Это же Маттиас чуть не столкнул меня в тот раз. Видимо, он уже тогда все подготовил для главного эксперимента своего наставника, а я ему помешала. Теперь они решили довести все до конца… Молния должна ударить в колокольню, я уверена!

Она спешно поднялась и позвала Петера. Мальчик тотчас подбежал к ней. Магдалена обеспокоенно взглянула на Симона:

– Можешь идти? Или будет лучше, если ты…

– Буду лежать тут, когда мой сын в руках у этого полоумного? – прохрипел тот и с трудом поднялся. – Шутишь? Да я хоть на четвереньках к чертовой колокольне поползу!

– Тогда пойдем!

Магдалена придержала мужа, взяла за руку Петера и решительно повела их к монастырю. Симон ступал неуверенно и постоянно спотыкался, но, ухватившись за Магдалену, все-таки шел, и двигались они быстрее, чем ожидалось.

– Возможно, ты и права, – прохрипел Фронвизер, глядя на темную башню; издалека казалось даже, что она покачивается под порывами ветра. – Если молния и ударит куда-нибудь, то только туда.

Магдалена быстро перекрестилась.

– Господи, только бы этого не случилось…

Черные и тяжелые тучи по-прежнему нависали над монастырем, дождь лил не переставая, и ненастье буйствовало, словно охваченное безумием. По пути им то и дело попадались сломанные ветром ветви с недозрелыми фруктами, пшеницу на полях прибило градом. Уже сейчас ясно было, что урожай в этом году будет скудным и людям снова придется голодать.

Через несколько минут они подошли к внешним стенам монастыря. Ворота оказались открытыми нараспашку и повисли на петлях: ветер просто-напросто сорвал створки. Они молча двинулись по безлюдным переулкам, ноги по щиколотку утопали в грязи. В монастыре и некоторых хозяйственных постройках горел свет; временами Магдалена замечала в окнах пугливые лица, но не обращала на них внимания.

Сначала она подумала, не позвать ли им на помощь настоятеля или других монахов. Но Симона по-прежнему разыскивали местные стражники; кроме того, Магдалена надеялась, что отец отправится к колокольне с солдатами Вартенберга. Он, наверное, догадался, что Виргилиус именно там собрался провести свой эксперимент.

Когда тяжелый подъем оказался наконец позади, они встали посреди грязной площади и устремили взоры к башне. Дождь заливал глаза, пошел только восьмой час, а темно было почти как ночью.

– Там! – крикнул вдруг Симон и показал на крошечную точку, показавшуюся из пролома на верхней площадке. – Ты была права, там кто-то есть. Не могу только разглядеть, кто это…

Магдалена прищурилась и прикрыла глаза ладонью, но и ей разглядеть удалось лишь размытый силуэт с каким-то свертком в вытянутых руках. Ни отца, ни солдат видно не было.

– Кто бы там ни стоял, надо поторопиться, – проговорила Магдалена. – В крайнем случае я поднимусь одна. Ты останешься с Петером, а я…

Послышался тихий стон, и она резко замолчала. Звук доносился из церкви. Магдалена прислушалась, затем подобрала забрызганную грязью юбку и бросилась внутрь. Симон с Петером медленно последовали за ней.

В церкви было настолько темно, что от внутреннего убранства остались лишь неясные очертания. Через пролом в крыше задувало листья и мелкие ветки; колонны, алтари и исповедальни черными глыбами вырастали из мокрого пола. Ветром разбило несколько искусно украшенных витражей, и скамьи засыпало цветными осколками.

В центральном нефе в луже крови лежал человек. Руки и ноги его были неестественно выгнуты, как у сломанной куклы, он лежал неподвижно, лишь стонал и временами тихонько вздрагивал. Но потом неожиданно повернул голову в сторону Магдалены, и она разглядела его лицо.

Это был Маттиас.

Магдалена посмотрела наверх, туда, где в крыше зияла дыра: натянутое наскоро полотно было прорвано. Должно быть, Маттиас упал с колокольни прямо в это отверстие. Казалось чудом, что он еще не умер.

– Ты… чудовище! – крикнула Магдалена и подбежала к Маттиасу. – Что ты сделал с моими детьми? Я доверяла тебе, а ты…

Но, увидев улыбку на его лице, она замерла. Даже теперь, когда выяснилось, что немой похитил ее детей, он казался дружелюбным и готовым помочь. Мог ли этот человек быть заодно с Виргилиусом?

Подмастерье снова застонал, после чего вытянул руку и принялся водить ею по полу. Магдалена не сразу поняла, что он что-то писал на забрызганной грязью и кровью поверхности. Она наклонилась, чтобы прочесть надпись, пока ее не размыло дождем.