Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

– Обещаю, когда-нибудь мы поженимся, – шепнул ей Симон. – Пусть и без этих сокровищ. Мы уедем в другой город, где никто не будет знать, что твой отец палач. Я стану видным лекарем, а ты станешь помогать мне с травами и лекарствами…

Магдалена вдруг стиснула его ладонь с такой силой, что Симон вскрикнул.

– Что с тобой? – спросил он.

– Ничего, – ответила Магдалена. – Говори дальше. Говори, а я помечтаю.

Симон взял ее за руку и начал дальше расписывать их будущую совместную жизнь. Через некоторое время он почувствовал, как его ладонь намокла от ее слез.

Следующим утром на рассвете они отправились домой. Хотя стояла еще середина января, неожиданно наступила оттепель. Солнце мягко светило с чистого синего неба, перед крестьянскими домами у края дороги журчали ручейки, и где-то в лесу щебетали зяблики и зорянки. Симон понимал, что это прикосновение весны продержится не дольше одного дня, поэтому старался насладиться каждой секундой и подставлял лицо теплым лучам.

В Шонгау горожане как раз выходили с утренней мессы. Они подозрительно косились на троих прохожих, которые плелись по рыночной площади. Послышался шепот. Сын лекаря да в обществе Куизлей! Женщины неустанно твердили, что дочка палача сведет юного Фронвизера в могилу. Такой был милый юноша, но ведьма Магдалена его заколдовала – иначе быть не могло. Но никого из троицы нисколько не смутили направленные на них взгляды.

Они свернули на Монетную улицу и двинулись к замку. Куизль настоял на том, чтобы Симон вместе с ним навестил секретаря. О причинах он говорить не стал.

– Не задавай столько вопросов, – только и проворчал палач. – Твои расспросы тебя когда-нибудь и погубят.

Он подмигнул лекарю и этим только сильнее заинтриговал.

Судебный секретарь Иоганн Лехнер, как обычно, сидел за потертым тяжелым столом в своем кабинете на втором этаже и листал какой-то черновик. Когда все трое ввалились к нему, он изумленно поднял на них глаза.

– Если ты пришел извиниться за скверную казнь, Куизль, то вынужден тебя разочаровать, – секретарь снова склонился над документами. – Последствия не заставят долго себя ждать. Я слышал, второй сын палача из Мемминга подыскивает себе местечко. Одно лишь обстоятельство, что твоя семья трудится здесь уже несколько поколений, еще не значит, что так оно и будет продолжаться.

Якоб не обратил внимания на угрозу. Вместо этого он уселся на табурет напротив секретаря.

– Второй банды больше нет, – заявил он.

– Что? – Лехнер снова поднял взгляд.

– Я говорю, второй банды больше нет. Я прикончил их под Штайнгаденом. Одной только предводительнице удалось ускользнуть, но я сомневаюсь, что она в скором времени сюда сунется.

– Но ты же был один, – заметил секретарь.

Куизль пожал плечами:

– Их было-то всего четверо. Хоть и матерые солдаты, но я расправился с ними по очереди. Так что можете снова отправлять торговцев по городам, больше никто не разведает их маршрутов.

– Куизль, Куизль… – Лехнер заулыбался и покачал головой. – Всегда-то ты можешь чем-нибудь ошарашить. Ну не томи душу. Как все произошло? Как они все это проворачивали?

Палач рассказал ему о мнимой Бенедикте Коппмейер и о том, как она выслеживала торговцев и извозчиков. Рассказал о стычке с бандитами в лесу под Штайнгаденом. При этом он не стал упоминать точное количество бандитов, а также умолчал о событиях в театре. Секретарь зачарованно слушал.

– Действительно, – проговорил он наконец. – Эта женщина частенько сидела среди торговцев в трактире у Земера. Временами она расспрашивала об удобных дорогах. Кто бы мог подумать, что она была в сговоре с бандитами!

– И мало того, – добавил Куизль. – Эта нахальная баба и ее подельники пытались выкрасть в Роттенбухе мощи двух святых. Они сначала разведали все в монастыре, а потом сговорились с какими-то монахами. А один из бандитов, кстати, выглядел в точности как наш юный Фронвизер…

Симон настороженно покосился на Куизля. Что он такое задумал?

– Могу лично подтвердить – я и сам его чуть было за Симона не принял. А самое скверное то, что в Роттенбухе все считают, что наш лекарь тоже там замешан. Хотят его четвертовать и сжечь, причем как можно скорее.

Лехнер рассмеялся.

– Чтобы Симон Фронвизер растлевал святыни? С нашими девицами у него это лучше выходит… – Он весело покачал головой. – Что за нелепица. Я напишу пастору Роттенбуха, что произошла путаница. На этом все и закончится.

Секретарь взялся за перо и принялся составлять короткое послание. Симон украдкой улыбнулся палачу. В очередной раз Куизль помог ему выкрутиться.

– Благодарю, ваше превосходителство, – сказал лекарь и сдержанно поклонился секретарю. – Досадная ошибка. Даже не знаю, как вас…

– Ладно, ладно, – перебил его Лехнер. – Отблагодарите деяниями. Нам все-таки пока еще нужен лекарь, чтобы справиться с этой гнусной заразой, так ведь? Со времени вашего отъезда лихорадка забрала еще троих. Ваш отец, мягко выражаясь, не очень-то лестно о вас высказывался.

Симон с ужасом осознал, что с самого приезда даже не повидался с отцом, а главное, не навестил маленькую Клару.

– Вы правы, – ответил он вполголоса. – Нужно немедленно приниматься за работу.

Симон наскоро попрощался и пустился к дому Шреефоглей на рыночной площади. Из за этих безумных поисков клада он и думать забыл, что за ужасная болезнь до сих пор свирепствовала в Шонгау; забыл на какое-то время даже о Кларе.

Он постучался в дверь, и почти сразу же ему открыла Мария Шреефогль. Лицо у нее было бледнее прежнего, и в ладони она сжимала четки.

– Хорошо, что вы вернулись, – прошептала она. – Нашей Кларе все хуже. Со вчерашнего дня не просыпается, ничего не пьет и кашляет с красной мокротой! Мой муж там, наверху. Благодатная Марие, Господь с Тобою! Благословенна ты в женах…

Не обращая больше внимания на молившуюся дворянку, Симон бросился вверх по лестнице и склонился над кроватью. Рядом сидел Якоб Шреефогль и держал Клару за горячую руку. Советник лишь на мгновение поднял глаза и продолжил вытирать пот со лба приемной дочери. Девочка дышала часто и неглубоко, словно маленькая пташка, и временами из пересохшего рта ее вырывался хрип.

Симон сразу понял, что если Кларе в самое ближайшее время ничем не помочь, жить ей останется совсем недолго. В последнее время он слишком часто наблюдал подобные симптомы. Раз уж человек начал харкать кровью, то довольно скоро по нему начинал звонить колокол.

– Надеюсь, ваша поездка увенчалась успехом, – тихо проговорил Шреефогль, не отводя взгляда от дочери. – Хотя для меня теперь никакие деньги мира не имеют значения. Клара – вот наше сокровище. Если умрет она, то умрет и частичка меня…

Симон покачал головой:

– Наши поиски провалились. Но сейчас не это главное. Главное, чтобы ваша Клара поправилась. А богатства тамплиеров ее не излечат. И я, судя по всему, тоже. Это под силу одному лишь Господу.

– Господу! – Шреефогль закрыл глаза. – Вы начинаете говорить, как моя жена… Вечно мы полагаемся на Господа, а он потом бросает нас в беде! Может, есть еще какое-нибудь средство? Какое-нибудь до сих пор не испробованное лекарство, которое могло бы помочь Кларе?

– Я таких не знаю. – Симон поднялся. – Иезуитский порошок, возможно, и помог бы. Но у меня его не осталось, а венецианские торговцы проберутся через перевалы не раньше апреля. Быть может, в Аугсбурге что-нибудь…

Он замолчал на полуслове: его посетила неожиданная мысль.

Иезуитский порошок…

Палач разве не рассказывал, что отправил Магдалену в Аугсбург за травами и лекарствами? И как же он мог забыть! Может, у нее есть какие-нибудь ингредиенты, которые могли бы ему помочь…

– Прошу прощения, – сказал Симон и отошел от кровати. – Но мне нужно кое-что проверить. Быть может, все-таки есть еще средство, которое поможет вашей дочери.

Шреефогль посмотрел на него полным надежды взглядом.

– Тогда поспешите! Каждая секунда на счету.